Я не хочу умирать

Не произнося больше ни слова, я бросил последний взгляд на упавшего военного и взмахнул руками.

Глава 7. Женщина

Я стоял посреди своей комнаты с ладонями, направленными вверх, просто глядя перед собой. Я опустил руки и, опустив голову, взглянул на то место на своем теле, куда, как мне показалось, был нанесен удар ножом. На моей груди не было ни следа крови. Пропал даже ее запах. Я потрогал рукой свое горло. На нем не было ни царапины. Моя одежда была чистая, во всяком случае, лишена этой самой крови. Это не мог быть сон. Почему же мне не было больно? Скорее, сон была эта недореальность, в которой я ем и задаю себе эти бесконечные вопросы. Я чувствовал, что мои руки были немного затекшими. Может быть, в этой недореальности я стоял с поднятыми руками некоторое время. Хотя это ведь и могло длиться всего лишь миг. Я подошел к включенному компьютеру и посмотрел на время. Было четыре часа дня. Видимо, мы пробыли возле барьера около часа. Здесь я себя чувствовал каким-то сухим, даже полностью выжженным. Несмотря на литры крови, которые я потерял, пусть и без боли, там, возле барьера, я ощущал себя живым. Я вспомнил одну свою мысль: мне казалось, что я осознал, что в реальности не должно было быть боли. Сейчас эта мысль мне показалась очень поспешной и даже поверхностной. Однако все было не столь однозначно. Я и Странник по-разному реагировали на происходящее перед барьером. Меня можно было сбить с ног, а Странника нет. Я не ощущал боли, а он… Может быть, он даже и чувствовал ее, но либо виртуозно скрывал, либо полностью игнорировал. К тому же я не знал, что почувствовал мужчина, когда вонзил себе нож в сердце. Мне показалось, что он почувствовал боль. В любом случае, боль не чувствовал как минимум один из «ведущих» представления. Но насколько я мог называть себя ведущим, а не просто наблюдателем или даже просто зрителем. Или я преувеличиваю и пытаюсь раздуть смыслы на пустом месте? Тем более Странник… Похоже, в наблюдении – его страсть, да что там страсть?! В этом и воплощена сама суть его существования. С этой точки зрения подобная страсть и есть его подлинная природа. Но что тогда есть страсть как таковая? Чем бы страсть ни являлась, она подразумевает некий аффект. Но у него никогда не было аффекта. Во всяком случае, как виделось это мне. Но как он завороженно обливался собственной кровью. Собственной ли? При всем обилии ран его нельзя было сдвинуть с места, а меня можно было. Все-таки кто он, если он говорит, что дважды был женат? Какое отношение он имеет к реальности? К той реальности, в которой живу я и в которой я чувствую боль. К этой недореальности.

Внезапно мне пришла в голову совершенно безумная мысль, но настолько целостная, что подобное безумство не могло быть лишь спонтанным помыслом. Наверное, то, что я испытал, можно было назвать припадком вдохновения. Я взял со стола лист A4 и хотел взять хорошую ручку, однако пишущую ручку было найти не так уж и просто у меня дома. Я перепробовал несколько валяющихся в комнате, но убедился, что ни одна из них не писала. В конце концов, я решил взять карандаш. По крайней мере, карандашом можно было писать. Я вывел строки, описывающее бытие Странника от первого лица, причем в стихотворной форме. У меня ушло на это примерно два часа. Получилось весьма неплохое стихотворение, во всяком случае, точное.

Я перечитал. Получилось довольно мрачновато, как, собственно, и все, связанное со Странником, но, на мой взгляд, это стихотворение было очень хорошим отражением его души (ну, или что там у него было).

Я перечитал написанное несколько раз, поправляя немного корявые слова или формы этих слов, все тем же карандашом. Я даже не искал ластик, потому что даже если он у меня и был, то наверняка валялся непонятно где. Мне ни к чему было тратить время на это.

Интересно, что когда записываешь стихотворение в «припадке вдохновения», получается поймать верную волну почти сразу же. Конечно, даже в таком случае стихотворение необходимо еще шлифовать, но совсем немного.

Я был доволен своей работой и, свернув аккуратно листок со стихотворением, принялся одеваться.

За окном была довольно мерзкая погода: накрапывал дождь и ветер был противный. Я оделся адекватно погоде в непромокаемую и непродуваемую одежду. Я положил сложенный лист в один из внутренних карманов своей потрепанной, но еще исправно служащей мне ветровки.

Я знал, куда я иду. Я даже не пускал сомнения в свой разум. А стоило ли? Я мог игнорировать все помыслы, попросту не придавая им значения и не позволяя им вносить коррективы в мои планы. Нежелание делать какие-то «необходимые» вещи иногда очень поспешно называют ленью, так же как и готовность делать что-то вопреки различным перипетиям могут высокопарно назвать силой воли. Ну, или фанатизмом, конечно, тем самым выставляя нежелание другого делать нечто, что вам кажется необходимым ему, явно в негативных тонах.