Я не хочу умирать

Странник, как уже бывало не раз, молча пожал плечами. Действие, видимо, запустилась, потому что я четко услышал напряженное пикание различных устройств. Доктор, глядя на один из мониторов, попросил девушку в халате, видимо, медсестру, зафиксировать момент смерти. Та довольно быстро записала на какой-то бумаге, находящейся на планшете у нее в руках, видимо, время смерти, и вместе с доктором они быстро удалились из палаты, оставляя тело пациентки ждать своей посмертной участи.

– И все? – немного удивленно спросил я.

– И все, – спокойно проговорил Странник.

Границы барьера исчезли. Я стоял посередине палаты в нескольких метрах от умершей женщины, смотря прямо на нее. Я подумал о том, что, несмотря на всю бескомпромиссность, был особый шарм в работе реанимации. Больница была в движении, хотя в палату никто и не заходил. Было отчетливо слышно тяжелое дыхание людей, лежащих на соседних койках, на трех пациентов так же, как и на женщину, были надеты маски, к которым тянулись трубки. Наверняка кто-то из них воспринял произошедшее, что подпитало их чувство безысходности, а может быть, и надежду на скорое облегчение. За окном, которое разделяло палату и коридор больницы, было видно, как довольно быстро и решительно по коридорам проходили какие-то люди. Видимо, медработники. Они проходили быстро, но в этой быстроте не было ощущения суеты. Было ощущение безысходности, усталости и обязательности к решительным и быстрым действиям, но никак не ощущение суеты.

– Слушай, – начал я неуверенно, – я тут много думал, и у меня появилась гипотеза о том, кто ты есть и откуда.

– Удиви меня, – изображая заинтересованность, проговорил Странник.

Я начал довольно быстро, но четко говорить Страннику историю, которая зародилось во мне за последний день.

– Ты был человеком, каким-нибудь психотерапевтом. Дважды был женат, и в жизни все вроде бы даже складывалось. У тебя, возможно, даже дети были. Но тебя интересовали совсем другие вещи. Ты хорошо знал легенды о посмертном существовании. Ты намеренно и сознательно при жизни расщепил свое сознание, чтобы в зажизненных обителях встретиться с тем собой и, обрекая ту часть себя на вечные мучения, сам сделался свободным от жизни и смерти. Ты где-то между, ты наблюдатель, у тебя нет цели. Твоя душа расколота, поэтому ты как Странник просто исчезнешь, а не умрешь. Ты знаешь об этом. Но у тебя нет никаких эмоций, кроме ликования при виде крушения жизни. Я написал про тебя стихотворение.

Я высказал все это довольно последовательно и на последних словах протянул моему компаньону сложенный лист, который вытащил из внутреннего кармана.

Странник внимательно, не моргая, смотрел на меня. Листок бумаги он не взял, а лишь спокойно прокомментировал мою теорию:

– Интересная мысль. Ты не думал написать книгу об этом?

– Так я прав?

– Если ты прав от и до, что это поменяет?

Я не знал, что я могу ответить на этот вопрос. Мне неважно было, поменяет ли это что-либо. Я просто хотел знать. Знание было самоцелью.

Взглянув на развернутый листок, хотя Странник, вероятно, и так прекрасно знал его содержание, он спросил у меня:

– Ты ждешь от меня дифирамбов?

– Разумеется, нет! Просто мне кажется, что у меня получилось описать твою бытность. Я не прав?

Странник улыбнулся:

– Еще раз. Предположим, что прав. Ты доволен?

Я вновь молчал, искренне не зная, уместен ли вообще был критерий довольности в данной ситуации.

Мы стояли в тишине, глядя друг на друга. Наконец-то, поняв, что ответа я не получу, я строго сказал Страннику:

– Завершай.

– Слушаюсь, мой господин, – с улыбкой ответил он и медленно свел ладони на уровне груди.

Невесомость. Храм.

Глава 8. «Ты все равно умрешь»

Я стоял перед канунником, на котором в ряд горело восемь одинакового размера свечей. Последняя отличалась только тем, что была сделана из красного воска. Видимо, эту свечу поставил Странник за следующего минутного собеседника. А может, и нет, людей было много. Видимо, богослужение только завершилось.

Казалось, что восемь свечей представляли собой законченную картину целого, и мне было тяжело находиться в этой атмосфере удушающей полноты. Я в последний раз взглянул на свечи, которые уже сгорели почти наполовину. Что бросилось мне в глаза, так это то, что красная свеча было наполовину сгоревшая, как и остальные семь.