Я мыслю, значит, я существую

Фёдор ёрзал, как только мог, пытаясь сползти ниже, чтоб вернуться к плану по перекусыванию сонной артерии. Дергал рукой, стараясь это сделать неожиданно, но враг каждый раз пресекал Федины попытки. Прогибался мостиком и выгибал вверх спину, но движения эти были с малой амплитудой. С каждым рывком Фёдора в какую-либо сторону демон только сильнее стягивал пальцы, прижимая Кошкина к себе.

Во тьме, без каких-либо временных ориентиров, было сложно понять, сколько они уже так возятся. Федору казалось, что прошла целая вечность, но также он понимал, что время в разных ситуациях воспринимается по-разному, и сейчас, если ему казалось, что прошло много времени, то это лишь от того, что он ощущал боль и усталость. В такой ситуации минута покажется часом. Но сколько же прошло времени на самом деле?

— Попробовать перекатиться на бок, потом на спину? — думал Федя, в который раз пытаясь отдышаться, — а что мне это даст? Если только продолжить катиться и в какой-то момент в движении нанести ему удар? Я тяжелее, чем он, а значит, есть шанс.

Сделав несколько пробных раскачиваний влево и вправо, Федя, убедившись, что план с перекатом может сработать, вложил в одно из следующих раскачиваний всю свою силу и сумел перекатиться на левый бок, с бока на спину, и дальше по инерции на правый бок. Правая рука под весом их тел согнулась — на это и был расчет Кошкина. Согнулась рука так, что нож вошел в ребра противнику. Фёдор принялся крутить лезвием, пытаясь увеличить рану.

— Дядя! Мне больно! Прошу, не надо! — закричало существо детским голосом, от чего Кошкин аж застыл, замер от неожиданности.

— Мама! — закричало существо другим голос, но тоже детским, — помоги! Всё, всё, хватит! Ай! Глаза! А-а-а!!!

Фёдор опомнился и с неистовой яростью продолжил расковыривать рану. Ребра демона хрустели, а голоса разных детей продолжали разноситься по коридору.

Пальцы ослабили свою хватку, и Фёдор, упираясь руками в пол, приподнялся над телом противника. Он смог проползти вперед, оставив мерзкую тварь позади себя. Федя встал. Не понимая, где стены, где двери, а где лестница, Кошкин выставил руки перед собой и медленно пошел вперед. Успел он сделать несколько шагов, прежде чем наткнулся на человека. Ощупав его, он понял, судя по росту, что это один из застывших учеников. Оттолкнув псевдо-ребенка в сторону, Федя побрел дальше и уперся руками в стену.

Сзади раздался детский крик:

— Не надо больше, прошу! Всё, всё, хватит! А-а-а-а… больно! Нога!

— Мало тебе, гадина?! — крикнул Кошкин, повернув голову в сторону шума, — давай, попробуй, подойди ко мне! Я убью тебя!

Кроме крика с той стороны, где лежал демон, начали раздаваться еще и шорохи. Федя, перебирая ладонями по стене, пошел по коридору.

В этот момент свет Лампы начал рассеивать тьму. Федор первым делом закрыл здоровый глаз и попытался разглядеть что-либо глазом поврежденным. Ничего не вышло, никаких контуров окна или силуэтов школьников впереди он не увидел, но было видно красное свечение — светочувствительные клетки в, можно сказать, выдавленном глазу все еще оставались и могли отличить свет от тьмы, и даже цвет этого самого света. Фёдор обернулся и увидел, что противник его поднимается с пола. Тогда Кошкин кинулся к демону и несколько раз вонзил нож в его горло. Из артерии под напором брызгала кровь, а существо, вместо имитации детских голосов, захрипело, а через несколько секунд упало вперед, на живот. Пальцы его шевелились, слегка извивались на полу, словно змеи, но постепенно движения их становились все менее заметны, пока существо не замерло совсем.

Школьники вокруг Фёдора, питаемые дьявольским красным светом Лампы, начали оживать. Кошкин побежал по коридору и нырнул в первую попавшуюся дверь, которая оказалось дверью в туалет. Там он наткнулся на мальчика. Тот поднял свой безразличный мертвый взгляд на Фёдора и тут же получил удар ножом в шею. Федя заскочил в туалетную кабинку. Дверь открывалась внутрь. Механизмов запирания тут не было, как, собственно, и везде. Федя сел на унитаз и уперся коленями в дверь. Шум проснувшихся псевдо-детей становился все громче. Крики, смех, диалоги, стуки, шорохи, слились в уродливую какофонию.

* * *

Дверь в Мишину спальню содрогнулась под натиском внезапно. Ребёнок испугался и вскрикнул от неожиданности. За толчком раздался стук. Мишка слез с кровати и встал к стене.

— Их там двое, — произнес Вася, подойдя к сыну, — двоих, я думаю, сможем зарезать.

— Лампа уже по идее должна сесть? — спросила Алёна, незаметно выглядывая в окно.

— Уже три часа светит, — произнес Вася, — но я тебе кое-что не сказал.

— Так-так… интересно… и что же?

— Я не хотел говорить сразу, потому что был не уверен. А зачем я буду вас расстраивать, если я не уверен? Вот и не стал говорить.

— Давай ближе к делу, Вася.

С той стороны всё еще продолжали стучать в дверь. Несильно, негромко.