Я — математик. Дальнейшая жизнь вундеркинда

Я не мог относиться с полной серьезностью к заявлениям некоторых великих администраторов от науки, которые утверждали, что ноу-хау, необходимое для создания атомной бомбы, есть чисто американская собственность и что наш возможный враг не сумеет завладеть этим секретом по крайней мере еще несколько лет, в течение которых мы сможем создать новые, еще более разрушительные ноу-хау. Я был знаком не с одним из этих пап и кардиналов, ведающих приложениями науки, и хорошо знал, насколько они недооценивают любого иностранца, в особенности иностранца неевропейского происхождения. При моем широком круге знакомств среди ученых многих национальностей и многих рас я не мог согласиться с мнением, что способности к научной деятельности и нравственная дисциплина являются привилегией людей с белой кожей и английской речью.

Но это еще не все. В тот момент, когда, сбросив бомбу, мы тем самым объявили о том, что такая бомба у нас есть и что она обладает страшной разрушительной силой, в этот самый момент мы довели до сведения каждой страны, что дальнейшее существование и национальная независимость этой страны определяются тем, насколько быстро она сумеет завладеть таким же оружием. Это означало две вещи: во-первых, любая страна, которая была нашей соперницей или могла стать нашей соперницей, должна была ради сохранения своего существования активно развивать ядерные исследования, и притом заранее зная, что они могут дать нужные результаты, что само по себе является очень мощным стимулирующим фактором; во-вторых, любая такая страна неизбежно должна была стремиться завладеть нашими секретами.

Я не хочу этим сказать, что мы, американцы, в целях самозащиты не обязались бы объединить все свои усилия, чтобы противостоять подобным утечкам информации и такого рода шпионажу ради независимого существования своей нации; этим я хочу сказать, что нельзя было бы ожидать, что такие соображения законности и такие запросы, связанные с моральной ответственностью лояльных американских граждан, оказали бы минимальное влияние за пределами нашей страны. Если бы Россия и США поменялись ролями, то мы вынуждены были бы делать в точности то же, что делали русские, пытаясь раскрыть и усовершенствовать сталь жизненно важную тайну, которой обладала другая сторона. Более того, мы должны были бы считать национальным героем любого действовавшего в наших интересах человека, который сумел осуществить этот акт шпионажа, как это сделали Фукс или Розенберги.

В этой связи мне хотелось бы высказать свое мнение об общей проблеме секретности, рассматриваемой не с точки зрения морали, а с точки зрения практической пригодности этого средства для сохранения политических тайн в течение долгого времени. Уместно вспомнить, как относятся к секретности на фронте. В полевых условиях считается общеизвестным, что любой шифр можно раскрыть, если только в этом есть настоятельная необходимость и дело стоит того, чтобы потратить на него достаточно времени; в армиях существуют шифры на час, на сутки, на неделю, может быть, даже на год, но никто не рассчитывает, что можно придумать «вечный шифр».

В обычных условиях мы не думаем о шпионаже, обмане и тому подобных вещах. Настоящему ученому, в частности, эти мысли чужды по самой его природе, ибо, по справедливому замечанию Эйнштейна, в качестве антагониста ученого выступает целый мир, который трудно понять и объяснить, но который не оказывает зловредного сопротивления его объяснениям. «Господь бог изощрен, но не злонамерен»[152].

Когда речь идет об обычных не слишком важных секретах, нет нужды жить в постоянном страхе, что кто-то их украдет. Но когда мы владеем тайной, представляющей такую огромную ценность и такую страшную опасность, как атомная бомба, было бы утопией предположить, что эта тайна никогда не будет раскрыта или на то, что доброжелательность, которая обыкновенно свойственна ученым, исключает существование одного или двух человек, которые следуя своему мнению или сопротивляясь моральному давлению, могут выдать наши секреты тем, кто представляет для нас опасность.

Если уж мы решились затеять игру с таким обоюдоострым орудием, как современная война, у нас не только нет шансов избежать ранения из-за случайной небрежности, но практически есть все основания предполагать, что другие народы пойдут по тому же пути и будут угрожать нам теми же несчастьями, которыми мы угрожаем им. Поэтому секретность жизненно необходима, но в качестве длительно действующей меры она абсолютно неосуществима. Считать столь ненадежное средство нашей главной защитой — просто утопия.