— Гм… В какой-то мере стала нужна, к великому моему сожалению. Но вот я тебе точно не нужен.
— Неужели?
— Да. Кроме того, ты замужем.
— Я замужем? Ты же отлично знаешь, что нет. Ведь знаешь? — Филарет помешкал пару секунд… и согласно тряхнул головой: да, он быстро разобрался и в фальшивой фотографии на столике, и остальных деталях наивной Светкиной легенды о замужестве…
— Знаю. Только не пойму, зачем тебе эта выдумка понадобилась?
— Ой, я теперь и сама не вспомню. Девичья дурость, придумала зачем-то. Но при чем здесь это… И вообще, будь она проклята!..
— Кто она?
— Жизнь эта, вот кто! — И слезы хлынули, первые секунды робкими каплями, а потом все смелее, смелее — и вот уже целый водопад с рыданиями. Филарет положил ей руку на плечо, и девушка тотчас же прижалась к нему, спрятала лицо у него на груди, словно бы ожидая, что он защитит ее от… От кого и от чего он будет ее защищать? От себя самого? Да ведь он и так… — Филарет обнял ее и второй рукой, а сам все смотрел, почти не видя, вдоль Иоаннова моста, туда, на деревянные сваи, где сидел тотем Петропавловской крепости — бронзовый заяц-беляк: шкурку его приготовили к зиме городские снега и дожди, богатые солями и кислотами, лето пришло, а заяц так и не полинял ему навстречу, разве спинка чуть пожелтела под солнышком…
— Мы с Велимиром свои заработанные доли тебе отдаем. Так что ты богата. — Света замерла на миг, отстранилась, попыталась поймать взгляд Филарета, но не успела: слезы вновь застлали ей окружающий мир, и она зашлась в тихих рыданиях.
— Это около трехсот тысяч, в том кейсе, у тебя дома. Там даже рублями немножко присыпано, сто пятьдесят тысяч… — Света застонала и попыталась сказать что-то, но слова никак не получались… Филарет погладил ее по спине, не представляя, что делать дальше… Лишать ее воли, успокоить своими средствами, он почему-то не захотел, ну не было на это никаких душевных сил…
— С документами все в порядке, я, кстати, успел о твоей трудовой книжке позаботиться, на всякий случай… Хотя, зачем тебе она?.. Что?..
— Куда ты уезжаешь?
— Далеко. Очень далеко, — повторил Филарет. — И успокойся, прошу тебя. Не то как раз и я заплачу. А уж если я зарыдаю — Нева из берегов выйдет…
— Я хочу с тобой поехать. Филечка, возьми все деньги себе! Возьми, ладно? Но… не бросай меня пожалуйста-а-а…
— Ну вот опять… Не могу я тебя взять с собой, это невозможно.
— Почему невозможно??? Ты сам говорил: когда хочешь — все возможно! А я хочу. Я ничего так в жизни не хочу, как быть навсегда с тобой! Я… я тебя люблю.
— Но я тебя не люблю. — Света замерла. Плач прекратился и даже дрожь прошла, девушка еще помедлила секунду в его объятьях и высвободилась. Непослушные слезы опять наворачивались на глаза, но она утерлась ладонью, не заботясь более ни о своей красоте, ни о косметике…
— Нет?..
— Нет.
— Почему, Филечка? Господи, Боже мой! Почему? Ведь я люблю тебя, и нам было так хорошо вдвоем? Я плохая, да? Плохая, скажи? Честно, не жалей, скажи, чем я плоха, что все, кого я люблю, меня бросают! Чем???
— Ты хорошая. Ты очень хорошая, за всю мою жизнь девушки, подобные тебе, попадались мне настолько немыслимо редко — на пальцах одной руки перечесть…
— Так в чем тогда дело? Я понимаю, такой суперский… мужчина, как ты, не на одной руке, а сотнями поклонниц считать должен, но… Но я… Я ведь не такая как все, или даже как эти… на руке… Я тебя люблю всей душой, пойми ты это! Пойми! — Света опять заплакала и даже замахнулась кулачком, чтобы ударить в широкую грудь Филарета, но разжала ладонь и осторожно и бережно прижала ее напротив сердца. — Филечка, мой дорогой…
— Погоди. Давай поговорим серьезно. Ты можешь прервать слезы минут на пять-десять, хотя бы?
— Я… я постараюсь.
— Верю в тебя. Итак, предположим, я возьму тебя с собой, мы поженимся и станем счастливы. Так?
— Если ты меня не любишь — как же ты будешь счастлив? И я тоже… Ты точно меня не любишь, да?
— Светик, не перебивай, мы же условились. И станем счастливы. На некоторое время. Ты знаешь, что я не совсем обычный человек?
— Да, Филечка, успела заметить. И ты, и Вил. Я как раз хотела сегодня вечером у тебя спросить…
— И я, и Вил. Но, поскольку речь обо мне, то — я. Вил уехал в свои восвояси, и мы с тобой вряд ли встретим его когда-либо… А я… Я, как бы это сказать… Нечто вроде супермена, колдун, если хочешь, маг. Только не такой, как в бесплатных газетах, а настоящий. Поверь, это так.
— Я верю, мой дорогой. Но я не за это тебя люблю.
— Вот. И как ты думаешь, сколько мне лет?
— Я догадываюсь, к чему ты клонишь, но… Под тридцать на вид. А на самом деле? — У Светы от вспыхнувшего любопытства даже глаза просохли, но носиком она все еще подтягивала влагу…
— А на самом деле не сто, и не триста, и не тысяча, и не две. И даже не три… дальше в прошлое не имеет смысла заглядывать, поскольку ты и это представить не в состоянии. Такой вот я долгожитель. А тебе реальных двадцать два, и ты не колдунья. Понимаешь?..
— Да. Я понимаю, что ты хочешь сказать: я состарюсь и умру, а тебе опять тридцать. В смысле не опять, а по-прежнему. Да?