Я люблю тьму (СИ)

— Меня, наверное, с кем–то спутали, — так, спокойно, шаг назад, ещё шажок… И тут растрёпанная бабка подняла голову и посмотрела прямо на меня. Совсем не пугающим, стандартным взглядом среднестатистической милой бабули из советского кино. Тут–то и стало ясно, что жуткого в ней — разве что шаль цыганская да распущенные патлы: ни тебе длинных рук, ни корзинки, да и те все пухлые, как на подбор, а эта — тощая. Не, не дрёма. И на бабкину подружку не похожа: Светлана Николаевна у нас дама разборчивая, с кем попало царственным особам водиться не пристало…

— Вика! Какая большая выросла! — старуха вскинула костлявые руки. Это она чего, обниматься собралась?! Но–но, бабуся, без рук!

Увернуться не получилось, вследствие чего меня немедля наградили слюнявым родственным поцелуем. И ладно б одним, так нет — в обе щеки, пулемётной очередью!

— Не удивляйся. Я от Светозара.

Приехали. То есть, у него не одна Стелла в помощницах. Прям шпионская сеть, ей–богу! А Юрик стоит рядом, глаза вылупил. Ну–ка, врубаем внутренний бредогенератор…

— Бабуля! Сто лет не виделись! Ты откуда здесь? Случилось чего? С Архангельска–то путь неблизкий! Когда прилетела?

Кажется, обладательница цыганской шали даже слегка растерялась, но быстро подхватила игру:

— Ой, внученька, заплутала в вашей Москве! Все чего–то снуют туда–сюда, туда–сюда, спросить дорогу не у кого! Хорошо, школу твою нашла! Ты же меня домой проводишь?

— Вообще–то не положено… — завёл Юрик, но бабка сахарным голоском протянула:

— Внучек, чегой–то ты бледный такой? Заболел, никак?

И глазищами — сверк! Как по заказу, Юрик позеленел и схватился за необъятное пузо. Слишком круто для совпадения. А старушка, видать, тоже позажигать любит!

— Вы записку ей только напишите! — уже на пути в ближайший туалет воскликнул охранник. Цыганистая бабулька проводила его взглядом, а потом — раз! — мне подмигнула. Вот прямо так и подмигнула, по–хулигански, будто не до пенсии дожила, а только–только до стипендии.

— А он… это… не заподозрит? — да, забавный вопрос получился. Молодец, Вика. Конечно же, туповатый Юрик сразу же подумает, что явившаяся бабка — ведьма, а не что он опять переел лапши из стаканчика и заветренных бутербродов.

— Это вряд ли. Он и меня–то не вспомнит, будет думать, что ты со Светланой Николаевной ушла.

Так, главное теперь — удивление не показывать, не восклицать «А вы бабушку знаете?». Решит ещё, что я дура набитая. Не, лучше тему сменить. Спрошу–ка…

— А как вас зовут?

Неоригинально, но всё лучше, чем молчать и тупо разглядывать растрёпанные седые космы и цыганскую шаль. Главное, её б причесать, платочек дать не такой пёстрый — и будет вполне приличная пенсионерка.

— Мне и так хорошо, а шаль мамина ещё, — и эта мысли читает, да что ж такое, — Пойдём, хоть из школы выйдем. А то как же это — любимой бабушкой зовёшь, а как звать, запамятовала?

Ага. А с чего мне, собственно, считать, что бабуля именно от Светозара? Она, конечно, грозной особо не выглядит — а Юрика как отфутболила! Возьмёт, и меня в кого–нибудь превратит. В лягушку там. Или что нынче в тренде?

— Не доверяют нам, — состроила уморительную моську старуха. Вообще лицо у неё оказалось очень живое, и вся она — шустрая, подвижная: то улыбнётся, то глаза сощурит, то голову набок наклонит, руки то опустит, то ими взмахнёт.

— Маланьей меня звать.

И тут голову подняло долбанное хорошее воспитание.

— А фамилия–отчество как? Непривычно как–то — по имени…

— Да ну их, эти отчества! — фыркнула бабка. — Сейчас и отцов–то не осталось, так, название одно. У тебя вон сбег, мой тоже умотал, давно, до войны ишшо. А фамилия у меня глупая, с детства дразнили. Ара.

— А попугаи–то причём? — не врубилась я. Маланья мигом бровки домиком, руки на груди — ну прям святая мученица:

— Вот и я о том! Ара! Хотела фамилию сменить, так в моё время с этим плохо было. А сейчас пообвыклась уже как–то. Пущай будет. Только ты, Рогнеда, меня Маланьей зови. И чтоб никаких фамилий! А то в лоб дам.

Забавная бабуся: вроде бы старуха, и говорит, как старуха, а иной раз как ляпнет! Наверное, у неё внуки есть, вот и набралась от них по мелочи. Блин, она же мысли читает! Буду думать о ёжиках. Ёжики, ёжики, много ёжиков. Вот они кушают сметанку, вот они топчутся в траве, вот танцуют брейк…

— Ты ежей–то не разводи, — добродушно усмехнулась Маланья. — Дел у нас много. Идти пора.

— А школа? Учёба, и всё такое… — не, бабка классная, да только не верю я им, старухам этим. Ни одной нормальной не знаю: все с присвистом. Лучше к Биссектрисе пойду: та хоть и крыса, да своя, родная. На чём я остановилась? Ах да, ёжики…

— Ежей не разводи, говорю! У тебя теперь другая учёба будет. Согласилась в ведьмы пойти? Ну так чего нюнишься? А талант есть, точно говорю. Паренька–то бедного вон, совсем ухайдокала!

И смеётся, главное. А как же, я не знаю, мораль почитать, и всё такое? Тут мне стало наплевать и на школу, и на Биссектрису с её иксами–игреками, и вообще на всё. Сама хотела стать полезной, а теперь — в кусты?! Да будь Маланья злобной, сто раз бы уже меня, как Юрика, в сортир заслала — или чего похуже сотворила.