Я хочу быть тобой

— У меня еще с вечера живот тянуло. Я сначала не обратила внимания. А потом больно стало. И кровь пошла. Я к врачу, а он посмотрел и сказал, что всееее, — завыла, зарываясь ладонями в волосы, — понимаешь? Все!

Она ведь не шутит… Такими вещами никто шутить не станет.

Мой паралич продолжается. У меня такой ступор, что я не знаю, что говорить и как реагировать. Меня саму сейчас вывернет наизнанку от волнения.

— А отец? Что говорит отец ребенка? Кто он вообще? Почему ты о нем ничего не рассказывала?

Меня штормит от одной мысли, что кто-то безрассудно, не думая о последствиях, воспользовался доверчивой, неопытной девчонкой.

— Он… — Зайка начинает говорить, но ее фраза обрывается на середине. Она начинает трястись еще больше, закусывает губы и беспомощно качает головой. А взгляд…ее взгляд устремлен не на меня, а куда-то за спину.

Я не понимаю.

— Что? — порывисто оборачиваюсь и сердце дает сбой.

Потому что на пороге стоит мой муж, и у него такое лицо, что в один миг внутри меня все покрывается ледяной коркой.

Зайка так и не закончила фразу, не сказала вслух, кто отец потерянного ребенка, но я понимаю это и без слов. И весь мой мир, вся моя идеальная реальность разлетается на миллион едких осколков.

***

Я отпускаю Зайкины трясущиеся руки и медленно выпрямляюсь.

Обвал внутри принимает катастрофические масштабы, но внешне держусь. Еще теплится надежда, что все это мне просто показалось или снится. Это ведь бред, да? Глюки, которые я словила на фоне беременных гормонов?

Увы, для глюков слишком реально. Рыдающая несчастная Зайка, муж, который превратился в каменное изваяние. Он смотрит только на меня, в глазах тот самый ад, который я уже не раз замечала, но только теперь я понимаю его причины.

Он. Меня. Предал.

— Вадим? — голос звучит на удивление ровно. Это потом меня перекрутит и вывернет наизнанку, а сейчас ледяная корка ширится и поглощает изнутри, сжирая все эмоции.

— Мила…

А вот у него хрипит. Надрывно, через силу. С тяжелым вдохом. Он делает шаг ко мне, но останавливается, правильно считывая, что сейчас ко мне прикасаться нельзя. Разорву.

— Это правда? То, что говорит моя племянница? Правда?

Зайка еще громче всхлипывает, а Вадим молчит. Я только слышу его дыхание. Вижу, как натужно поднимается и опадает грудная клетка, как отчаянно бьется вздутая венка на виске.

— Мил…

— Просто ответь на мой вопрос.

— Я понятия не имею о каком ребенке речь, — переводит взгляд на Зайку, и в нем проскакивает что-то непонятное. Лютое. Волчье, — первый раз слышу.

Зоя пытается что-то сказать, но я жестом приказываю ей заткнуться.

— Хорошая попытка, Зотов. Но нет. Твои адвокатские штучки сейчас не прокатят. Не надо играть словами и перекатывать из пустое в порожнее. Скажи, у нее есть основания думать, что ребенок был твоим? Есть причины?

— Я не вру, — хныкает она, и меня тошнит ее писклявого голоса.

— С тобой никто сейчас не разговаривает! — обрываю ее стоны, и продолжаю прожигать мужа тяжелым взглядом, — Ну же, любимый, объясни мне, что у тебя было с моей племянницей, раз она прискакала сюда с такими новостями.

Я знаю ответ. Я его чувствую, без слов и подтверждений с его стороны. Я просто хочу, чтобы он признался. Произнес в слух эти страшные слова. Потому что знать — это одно, верить — совсем другое.

— Я с ней… — глохнет, не договорив. Хватает воздух ртом.

— Ну же, дорогой муж. Я жду.

— Мил…не надо.

— Не надо чего, Вадим? Задавать неудобные вопросы? Требовать правды? — сердце бьется неровно, колючими толчками ударяясь по грудной клетке. Больно, — просто скажи. Ты предал меня, да? За моей спиной, с моей племянницей…

Меня сейчас стошнит от осознания того, какая грязь творилась вокруг меня.

В кухне замирает тишина, а потом раздается глухое, убитое:

— Да. Мил, прости, — делает шаг ко мне, но останавливается, когда я, не скрывая отвращения, отшатываюсь. Судорожным движением проходится ладонью по лицу, — это ошибка была. Глупая и мерзкая. И я действительно понятия не имею, о каком ребенке речь.

— Видимо о твоем, — горько хмыкаю я.

В этот момент в наш разговор влезает Зайка:

— Почему вы говорите так, будто меня здесь нет.

— Действительно. Чего это мы как не родные? — разворачиваюсь к племяннице, внутренне содрогаясь от одного ее вида, — Давай, Заинька, расскажи, как так вышло, что мой дорогой муж был не в курсе своего прекрасного отцовства.

Она теряется от моего приторно-ласкового тона. Смотрит на меня, потом на Вадима. В этот момент я готова выцарапать ей глаза.

— Я…я искала подходящий момент. Чтобы сделать сюрприз.

— Какой сюрприз?! О чем ты вообще? — его голос превращается в рычание, и Зайка снова начинает трястись.

— Хотела на днях рассказать. А сегодня…после того, как ушла от тебя, почувствовала, что что-то не так.

— Ушла от тебя? — вскинув брови, смотрю на Вадима.

Лицо у него приобретает пепельно-серый оттенок.

— Я утром приходила к нему на работу, — шмыгает носом племянница, — думала, позавтракаем вместе. Но он занят был. Дал мне денег, чтобы я куда-нибудь сходила…

Складываю руки на груди. Еле держусь. Совместные завтраки? Деньги на расходы? Чего еще я не знаю о своих близких?