— Это случилось, когда ты уехала на мастер-класс, — он начинает говорить, и я с трудом узнаю его голос. В нем нет ничего. Пустота, — я пришел домой, а Зоя тут.
— И что интересно она тут делала? К тому моменту я ее уже отселила.
— Искала что-то. То ли сережку, то ли кольцо. Не помню. Ужин приготовила.
— Романтический на двоих? Какая заботливая девочка, — ну могу не укусить. У меня внутри все больше ломит от боли.
— Нет. На троих. Она забыла, что ты уехала и накрыла на всех нас. Я не увидел ничего плохого в том, чтобы поужинать. Выпили чаю. О чем-то вяло поговорили. Потом она снова пошла искать пропажу, а я к телеку, запивать сложное дело. А потом гроза.
— И ты пожалел бедную, испуганную малышку? Решил, что надо утешить?
Он отвечает не сразу:
— Я предложил ей остаться. Чтобы не мокнуть.
— Вадим, ты сейчас серьезно или издеваешься надо мной? Не хотел, чтобы она мокла? А про зонты и такси ты якобы не слышал? Сил нет слушать этот бред!
Швыряю стакан в раковину и хочу уйти, но стоит только приоткрыть дверь, как вопли с улицы становятся гораздо отчетливее:
— Пусти меня, Мила! Я маме позвоню! Скажу, как ты меня обижаешь! Это и мой дом тоже! Пусти меня немедленно.
Сука! Охреневшая в край сука! Это я ее обижаю! Я!
Возвращаю, громко треснув дверью. И тут же оказываюсь прижатой к стене:
— Пожалуйста, Мил. Послушай меня. Умоляю. Я не знаю, как все вышло. Когда я предложил ей остаться, я уже изрядно поднабрался, но у меня и в мыслях не было с ней спать. Это был просто родственный жест и больше ничего. А потом…потом была еще выпивка, и я ни черта не помню. Какие-то отрывки, каша… И мы проснулись вместе…
Меня передергивает от догадки:
— В нашей постели? — шиплю, чувствуя, как шее стягивается удавка, — ты совокуплялся с ней в нашей постели?
По тому, как темнее взгляд понимаю, что попала в точку.
Толкаю его, отпихиваю от себя.
— Убери лапы! Мне неприятны твои прикосновения. Меня воротит них воротит. От тебя воротит! — все-таки начинаю реветь. — как ты мог? Как. Ты. Посмел?! Сукин сын! Отпусти меня!
Он ловит меня за руки, прижимает, не позволяя сдвинуться:
— Я думал, что это ты, — шепчет с надрывом, словно ему тоже больно, — упился и не соображал ничего. Мне показалось, что рядом не Зоя, а ты! Тот же запах, волосы, общий фон. Я не знаю, как мог перепутать, но в тот момент не заметил разницы. Не понял. Все, что было той ночью, в моей голове было с тобой. Я думал, что это была ты!
— Не оскорбляй меня еще больше, — упираюсь руками в грудь, — или думаешь, что ты меня с кем-то перепутал — это оправдание? Плюс в карму? Да ни хрена подобного! Ты просто ужрался и по пьяни залез на эту…
У меня нет цензурных слов, чтобы обозначить свою племянницу. В данный момент я ее ненавижу, и мне плевать что у нее там болит, и что ей плохо. Я мечтаю схватить ее за волосы и возить мордой по земле.
Меня бомбит. Мне так хреново, что словами не передать.
Ненавижу!
— Мил, пожалуйста. Успокойся. Врач запретил тебе волноваться.
— Заткнись, Зотов. Не смей делать вид, что тебя это беспокоит, — я проскакиваю у него под рукой и отхожу на безопасное расстояние, чтобы можно было просто вздохнуть. Легкие сводит от нехватки кислорода. Меня всю сводит. Ломает.
— Меня это беспокоит! — жестко произносит он, вызывая у меня нервный смех.
— Серьезно? Так беспокоит, что стоило мне уехать всего на день, как ты притащил в нашу постель милую Зайку?
Она продолжает орать и что-то требовать. Меня сейчас точно стошнит. И в животе становится тяжело. Он будто каменеет.
Все! Стоп нафиг! Пошли они все к черту!
Я достаю из аптечки таблетки, которые прописал мой врач-гинеколог. Выдавливаю одну, проглатываю ее, запивая большим количеством воды, и только после этого разворачиваюсь к Вадиму:
— Говоришь, беспокоишься за меня?
— Ты же знаешь, Мил, — произносит безжизненным голосом.
Я ни хрена не знаю и знать не хочу. Мне просто надо успокоиться, чтобы снова не разыгрался тонус:
— Тогда будь добр. Уйди. Прямо сейчас. И не звони мне. Потому что я не хочу слышать твой голос.
Вадим морщится так, будто съел что-то кислое:
— Не прогоняй меня.
— Если тебе не насрать на меня и моего ребенка, — слово «моего» почти выкрикиваю, — уходи. Я видеть тебя не могу, понимаешь? Мне плохо от одного взгляда на тебя. И убери от меня свою любовницу. Чтобы духа ее тут не было. Сделаешь, любимый? По старой памяти?
Он стоит, понуро опустив плечи, и меня саму внезапно покидают силы:
— Уходи, Вадим, — уже шепчу, — И убери ЭТО от нашего дома.
Пока нашего….
Звенит в ушах, от осознания того, что брак, который еще вчера казался крепким и нерушимым, сегодня превращается в горький пепел. Это жутко. Смотреть на то, как прежняя жизнь расползается словно туман, как то, что составляло эту жизнь в одночасье переходит из категории «навсегда» в раздел «было».
Муж тяжело кивает:
— Я буду в гостинице на Советской. Ты можешь позвонить в любой момент, и я тут же приеду, — горько морщится.
Я не позвоню ему, и он это знает.