— Я спустилась к скверу. Ну этому… через дом от его работы. Там еще фонтанчик маленький такой, с собачками…знаешь?
Я прекрасно знаю этот сквер. И фонтанчик. И от этого становится еще хреновее.
— Там почувствовала себя плохо. Сразу позвонила Вадиму, но он не ответил. Занят, наверное, был, — она растирает слезы по щекам, — а потом…потом…начался кошмар. Мне было так страшно.
Вот здесь я была с ней согласна. Это кошмар. И мне тоже страшно.
— Значит, вот как проходят ваши дни? Очень мило, — улыбаюсь, с трудом растягивая непослушные губы.
— Все было не так! — Вадим дергает галстук на шее, — она все говорит нет так.
— Я не вру! — ошарашенно охает Зайка, но я снова ее обрываю. В этот раз совсем грубо:
— Заткнись, — потом подступаю ближе к мужу, — Она не приходила к тебе сегодня?
— Приходила…
— Ты не давал ей денег?
— Давал, — его голос становится совсем мертвым.
— Тогда в чем она не права?
— Я ее не звал и никуда не собирался с ней идти. И денег сунул просто чтобы отвязаться.
— Вадим, — снова всхлипывает она, и я понимаю, что больше не могу и не хочу слышать ее стоны.
— Пошла нахер из моего дома, — цежу сквозь зубы, глядя на ее красное, опухшее от слез лицо.
— Что? — Зайка перестает рыдать, смотрит на меня широко распахнутыми глазищами так растерянно, словно в первый раз видит, — Я не понимаю.
— Я, по-моему, четко выразилась. Проваливай отсюда.
— Но…я…
С меня хватит. Я хватаю ее под руку и рывком сдергиваю с места, тащу в прихожую. Не знаю, откуда у меня берется столько сил, но я даже не замечаю ее чахлого сопротивления.
— Вадим! — голосит Зайка, пытаясь отцепить от себя мои пальцы, — скажи ей! Ну что ты стоишь? Вадим! Она меня обижает!
Я распахиваю дверь и вышвыриваю ее на улицу.
— Мила! Ты чего? — верезжит она, — Со мной так нельзя! Я же болею!
— Мне плевать. До сюда сил доползти хватило, значит и дальше справишься.
— Мила! — бросается обратно, явно намереваясь снова зайти в дом, но я захлопываю дверь прямо у нее перед носом, — так нельзя! Я тоже имею право тут быть! Я…
— Пошла к черту! — шиплю и возвращаюсь на кухню, попутно прикрыв за собой дверь, чтобы не слышать воплей, доносящихся с улицы.
Прохожу мимо Вадима, задев его плечом, достаю стакан и наливаю холодной воды. Осушаю его залпом, но пожар в груди только ширится, его так просто не погасить. Только если пылающее от боли сердце выдрать и выбросить.
— Почему, Вадим? — спрашиваю, не оборачиваясь, — Чего, мать твою, тебе не хватало? У нас же все хорошо было…Или не было?
Разворачиваюсь к нему, смотрю, чувствуя, как против воли перекашивает губы. Еще немного и зареву.
Он делает шаг ко мне.
— Не смей, — выставляю перед собой руку, — не приближайся ко мне и не трогай! Больше никогда.
Муж дергается, будто я его ударила, но отступает. Меня до самых краев затапливает лютая горечь. Такая едкая, что прожигает все на своем пути, оставляя после себя кровавые дыры.
— Прости меня, — безжизненно произносит он.
— Ты сейчас издеваешься, да? Хочешь, чтобы я предательство простила? Глаза закрыла на то, что ты с Зайкой…У меня за спиной… — не выдерживаю, всхлипываю и тут же зажимаю себе рот рукой. Ловлю истерику и отшатываюсь от мужа, который снова тянется ко мне, — стой, где стоишь!
— Успокойся, тебе нельзя волноваться.
— Как мило, что ты об этом помнишь, — хмыкаю, отбивая его протянутую руку, — а когда с Зайкой спутался тоже помнил? Или все? Любовь голову вскружила?
— Мил, блин, да какая любовь?
— Я откуда знаю, какая у вас там любовь. Наверное внеземная, если ты решил закрутить с племянницей жены. Кстати, других вариантов не нашлось? Обязательно с ней надо было? Раз уж так заколебался от нашего брака и решил на стороне шляться, мог бы более обстоятельно подойти к проработке этого вопроса. Адвокат вроде как.
— Никто другой мне не нужен.
— Значит, все-таки любовь.
— Никто другой кроме тебя! — от бессилия он рычит, я же наоборот с трудом выталкиваю из себя слова:
— Значит страсть? Увидел молодое тело и на все насрать?
Вспоминаю, как зайка шныряла по дому в коротких шортах и маечках. Тогда мне казалось это обыденным, а теперь не могу понять, какого хрена это было. И почему еще тогда не зазвенели тревожные колокольчики. Я просто не обращала внимания на такие мелочи…Зато Вадим обратил.
— Нет, Мил. Нет! — он зарывается обеими ладонями в свою шевелюру, — Черт! На самом деле все не так!
— Ух ты. Неужели дожила? — меня еще хватает сил на едкий сарказм, — Это оно, Вадим, да? То самое? То, которое «это не то, что ты думаешь, дорогая»? Нестареющая классика, да?
Племянница продолжает долбиться в дверь и вопить. От ее криков у меня начинает пухнуть голова. Клянусь, если эта сука сейчас не заткнется, я вызову полицию.
— Ты не поверишь, но да.
Тихо смеюсь. На вкус тот смех, как протухшее мясо.
— Ну давай. Срази меня. Удиви своим рассказом.
Он отходит к окну. Упирается ладонями на подоконник и смотрит на сад. А я смотрю на его широкую напряженную спину и испытываю дикое желание причинить боль. Может тогда мне самой станет легче.