Я к Вам пишу...

Так вот теперь и не знаю я, Оленька, тот ли офицер был, али нет. Вдруг то Роман Сергеевич меня спас, и встреча нам самим Богом предопределена была? Или скажешь, так не случается в жизни-то? В романах только…

Не знаю, что и предпринять, княгинюшка, спросить-то некого. Боборыкиным отписать, так Марья Кирилловна померла давно, а граф Михаил Дмитриевич и не знает ничего, он тогда младенцем был совсем. Старше-то него никого и не осталось. Самого Романа Сергеевича спрашивать боязно. Ну как решит, что в жены напрашиваюсь. Не годится это, да и неловко как-то.

Привязалась я к нему, Оленька, и как он сон-то написал свой, де на Пасху христосуемся, так тепло на душе стало и радостно, только загадывать боязно. Письма они письмами, а в жизни мы ж не знаем друг друга совсем, виделись и то мельком. Я ж, поди, и не узнаю его, да и он меня. Какой уж год с той встречи пошел. Два года, почитай, письма друг другу пишем, но то письма, а то человек живой, да с характером.

Запуталась я, Оленька. То кажется, будто люблю я его, то боюсь, то думаю, не стоит писать-то. Нас же не знакомил никто, мы сами. Неправильно это, не положено так. Ну как амнистия ему выйдет, и он на Москве объявится, нам же общаться нельзя будет – для всего общества мы не знакомы друг с другом.

Коли б кто меня с матушкой Романа Сергеевича познакомил… Только даже случись такое, не станет она мне, первой встречной, про сына ссыльного сказывать. Да и я ей открыться не смогу. А ну как она меня девицей слишком вольной посчитает? Негоже оно, а что делать – не ведаю. И как правду про тот случай узнать, тоже.

Отпиши мне скорее, Оленька, а то приезжай хоть к Успению в Веселое. Престол у нас, до Успения точно никуда не тронусь.

Буду ждать от тебя весточки,

твоя Варя.

Из дневников Романа Чернышева

… марта 1813 года

Отец подмосковную купил, зачем только она ему? Лишние хлопоты. Дом совсем развалившийся, деревеньки две, лес. Ни речки рядом, ни озера. Так, ручеек какой-то протекает. Охота, говорят, хорошая, да то говорят, а как-то оно на самом деле.

Строиться будем, расходы пойдут. Маменька писала давеча, что отец содержание мне урежет. Впрочем, оно и ладно, не маленький, справлюсь.

Вот только хлопот с этой подмосковной маменьке много будет. Отец-то, он денег даст и все, остальное на матушке. Я в армии, братец Петруша тоже не помощник. При французах все пожгли, с трудом восстанавливают. Хорошо хоть лес свой.

Домой возвернусь, посмотрю, что за Чернышевка подмосковная у нас теперь. Странно папенька названия иного не придумал. Ведь именовалось же именьице как-то, когда он его прикупил. Или выморочное? Потому и хочет родовое имя дать. Впрочем, какое мне дело до того? Помещиком быть не собираюсь, а коли маменьке нравится, то и пусть.

Как же на душе-то тоскливо. Словно какое несчастье ожидаю…

Ранят меня али убьют вскорости, хотя цыганка жизнь долгую нагадала. Да только не верю я в гадания эти. Маменька вот тоже пасьянсы все раскладывала – сойдется, не сойдется, а как пасьянс может не сойтись? Впрочем, не мне о том судить. Что-то я как кадет желторотый расклеился совсем. Хорошо, никто не видит, и дневников моих ни одна живая душа не читает.