Я из огненной деревни

– Курей бьют. Помани в хату курей.

Ну, и сидим в хате. Пришел племянник мой. Спрашивает:

– Были у вас партизаны? Мама говорит:

– Были, дала им повечерять, хлеба, молока дала, и ушли. Разговариваем. А тогда она говорит:

– Детки мои, глядите, Прохора ж у нас убивают!..

Это по соседству, через окно мама видит. Ещё сестра моя с дочечкой была у нас. Мама говорит:

– Глядите!..

А там три выстрела – и девочки на истопку полезли.

Ну, и тут же к нам пришли. Мы стоим все около печки. Вот так рученьки посжимали, а печечка горит. Ну, пришли… Высокий, высокий пришёл, в очках. Вот, кажется, я и теперь его вижу, узнала б. Как пришёл, так хату и раскрывает. За меня:

– Иди корову выпущай!

А брата – на улицу.

Пошла я корову выпускать. А она ж не идёт. Тоже боится, корова, аж на стену лезет. Я во двор из хлева вышла, а он меня как швырнёт – дак я и полетела. Ручкой автомата ворсанул. Два раза. Первый раз я не полетела, дак он в другой раз.

Мама из хаты выходит. Мама как вышла, маму он и шахнул – всю вот тут шею продырявил, и всё вот это отвалилось. И мать моя тут же и легла.

Он и ушёл. Ещё мне вот так ногой дал, и нас на улицу – корову гнать. Я эту корову на улицу вытурила. А там старик один, – он помер уже, – стоял… Корова стояла, а он так вот корову обнял… А его так били, так били!..

А я своему брату:

– Мой братка, говорю, мой братка, все поскрывались, а мы, говорю, вот и попадомся…

Вопрос: – А старик тот корову обнял, чтоб не вести?

– Не, его сильно били, он на корову обвалился и стоял. А тут коровы идут, кони ржут, – тоскливо, страшно было… Говорю:

– Не спрятались, и всё наше и пропало, браточка. Погибнем мы.

Ну, и стоим, куда ж идти, стоим среди улицы. Нема нигде никого – ну, ни души! Всех уже перебили.

Подходим вот сюда, на край, на краю стоим. А тут немцы лежат с этими пулемётами. Нам некуда. И идут они к нам.

– Ну, говорю, братка, погибнем мы. Давай утекать, чтоб утекающих нас, чем так…

Они пришли и говорят:

– Не удирайте, а то поубиваем. Погоните коров и поедете в Германию.

И другой подошёл, тоже по-нашему разговаривал!

– Сколько вам лет?

Я говорю, что восемнадцать, а брату – четырнадцать…

А я вышла, правду вам сказать, только галоши на мне были, так вот, на босую ногу, и так вот – голая. Ничего на мне не было. Я говорю:

– Ну, давай убегать, Иван!.. – своему брату.

А в хате, что напротив, у них там деток было никак семь или восемь. Дак там крику! Так кричат, так кричат – слышно!..

Ну, все – бежим! Ну, и побежали в лес, через чащу по болоту. А снег – вот так, до пояса. В болото влезла уже на ногах у меня ничего нет. А они по нас – так дают, так дают, вы поверите… Но пуля в нас ни разочку не попала!..

Мы легли в этот снег, полежали, потом встали и сидели в лесу до вечера, пока не смерклось.

Нашли место партизанское: там они, видимо, ночевали – жарок ещё был, ещё висели верёвочки. Он те верёвочки взял, что партизаны оставили, а у него лапти были и онучи, дак он и мои обмотал ноги. А за ночь у меня ноги вот такие были, обморозила. Вот поглядите – и сегодня пальцев нема… Мы там побыли, переночевали. Я уже идти не могу… Брат мне две палки выломал…»

За славным житом – спокойная деревня…

А в деревне этой убили в тот снежный день 297 человек.

Дитя бежит бороздою

C этой женщиной мы встретились случайно. Бывший партизан, инвалид, и уже бухгалтер тоже бывший, на пенсии, Роман Драгун, посоветоваться с которым подсказали нам в райкоме партии, отнёсся к делу серьезно. Бросил руководить семейным рытьём колодца, помылся, переоделся и, тяжело управляясь с протезом и клюкой, подсел в наш «газик». Оттуда, с зелёной и укромной станции Копцевичи, мы направились в его родные места, в западный уголок Петриковщины[45]. Управившись там, домой мы возвращались в сумерки. И тогда наш проводник вспомнил ещё одного – в деревне Слобода. «Може, и он расскажет».

Его знакомый, Адам Стракач, тоже бывший партизан, сам не видел того, что происходило в его родных Березняках (в Слободу он переехал после войны). Из четырёхсот односельчан, убитых карателями в ноябре 1942 года, чудом спаслось несколько человек. И среди них – Адамова сестра Алена. Живёт и она в Слободе, через несколько хат…

Алена Ивановна Булава намного старше своего брата. Уже совсем малоподвижная, немощная старушка, добрых за семьдесят. Это мы сначала только почувствовали по её усталому голосу, по непритворному кряхтенью. В хате был сумеречный час, хозяйка отдыхала, прилёгши на кровати ещё не раздевшись. Энергичный Адам Иванович включил свет и сказал ей, что надо, вот, чтоб она рассказала, что было тогда в Березняках, а раз надо, то надо.

Старуха встала и, уразумев, что к чему, исподволь настроилась, начала.

«…У меня и голова всё болит, а ещё я и сильно недослышу…

Ну, как оно было. Там же наших всех людей побили. Там на другой день людей столько лежало… А волки как попривыкали, так людей ловили потом. Людей попривыкали есть…