– Не за что извиняться, – улыбнулся Аридил. – Пожалуй, это мне стоит просить прощения за мое недоверие.
– Недоверие? – удивился я. – Аридил, какое недоверие? Только что Оррик рассказал мне о том, что ты запретил при мне даже упоминать о том, что вытащить Валену из застенков инквизиции невозможно.
Оррик поднял кружку в знак согласия и что-то промычал, заедая слова куском колбасы.
Аридил неожиданно покраснел. Мне ни разу в жизни не доводилось видеть такого румянца на его идеальных скулах. В следующую секунду пунцовым вспыхнули щеки и уши. Эльф повесил голову и как-то весь сник.
– На-ка глотни, – прогудел Оррик, пододвигая к Аридилу стакан с вином. – Полегчает.
Я переводил недоверчивый взгляд с Аридила на Оррика, и не мог взять в толк, что происходит.
Бывший инквизитор поднялся, сграбастал свою кружку, подцепил другой рукой вино и, обойдя стол, приземлился рядом с эльфом. Затем он всунул в его ладонь ножку бокала и проследил, чтобы тот выпил до дна.
– Вы чего?! – опешил я.
– Ну как тебе объяснить, – Оррик крякнул. – Если по совести, то никто из нас не верил, что ты сумеешь вытащить колдунью из темницы. Только, ты ж знаешь, я готов всегда прямо сказать, что думаю, а наш ушастый сначала, как следует, потерзает себя, помучается, чтобы придумать, как это сделать поделикатнее. Вот поэтому он тут сейчас светится, как девица без подштанников. Потому что тоже не верил, – Оррик поднял на меня взгляд. – Только я так мыслю, что командир он на то и командир, что на дураков-подчиненных не обижается. Потому что ему виднее.
Вот теперь мне впору было разевать рот. Вот тебе и инквизитор, вот тебе и простофиля! Вон как Аридил встрепенулся. Бывают у Оррика такие вот просветления, когда из него не бойца, а философа нужно взращивать. И причина поведения эльфа мне враз стала понятна – он, идеал и образец чести, не поверил, а Убийца и монстр, о котором чего только в предании ни сказано, взял да и сделал. Да не для себя, а для другого. И верил до последнего, и бился не на жизнь, а на смерть. Вот ведь достались мне чуда-юда! Мечом размахивают – будь здоров, лет столько, что обычному человеку даже представить страшно, а рефлексируют, прости господи, хуже Ленки из одиннадцатого «Б», рыдавшей по поводу и без повода.
– Аридил, это правда? – спросил я, вглядываясь в эльфа.
– Да, – едва слышно проговорил он.
Вот черт, а на нас уже смотрят! Мне жутко захотелось слинять с чужих глаз, но я заставил себя не обращать внимание. Пусть смотрят, и так уже каждая собака знает, кто я такой. Лишняя загадочность не повредит.
– Аридил, нельзя за одну ночь изменить то, чему учился тысячу лет. Там, у себя, я тоже был одиночкой, потому что это проще и легче. Если нет друзей, их нельзя потерять, за них не надо отвечать, им не надо помогать. Но здесь я впервые понял, что друзья – это не только ответственность, но и поддержка. Когда есть кого защищать, горы можно свернуть, потому что знание, что ты не один, удесятеряет силы. Но нужно учиться не только доверять, но и принимать это доверие, и сейчас я не знаю, что сложнее.
Эльф поднял голову и взглянул мне в глаза. Рядом сосредоточенно замер Оррик. Оба слушали меня затаив дыхание.
– Мы все учимся. Ты, я, Оррик, Валена – все. А в учении делают ошибки, и это нормально. Так что вот тебе мой ответ – у меня нет на тебя обиды. Нет и не может быть.
Повисла тишина. За соседними столиками тоже помалкивали. Не знаю, что они там услышали и что поняли, но даже шептаться перестали. Аридил смотрел на меня, и песчано-белая муть над его головой на глазах зеленела. Он слабо улыбнулся.
– Ну, коли с соплями разобрались, – прорычал Оррик, – давайте пить уже. Теплого пива я вам точно простить не смогу.
Хорошо то, что хорошо кончается, только если оно на самом деле кончается хорошо. Вот про себя я такого сказать не могу, ибо, несмотря на радость, от встречи с друзьями, особенно похвастаться было нечем. Расследование зашло в тупик. Ни каверзные вопросы, ни мой дар результатов не дали. Конечно, опрашиваемые врали напропалую, но только не в том вопросе, который был важен именно мне. Как на зло ни о каких секретах магистра никто ничего не знал. Или магистр являлся образцом осторожности, или у него действительно за душой не оказалось ни одного «горячего» факта. После стольких людей, прошедших через мои руки, я уже готов был поверить, что он действительно чист, как стекло, и только взгляд, полный ужаса, время от времени встававший перед моим внутренним взором, заставлял меня упорно рыть носом землю. Макгон не просто так вздумал меня спалить, он кого-то защищал, и сейчас для меня вопрос жизни и смерти – найти, кого именно.
Поэтому вечером ни на пиво, ни на вино я особо не налегал. Де Бри обещал быть с рассветом, мне же не с руки возвращаться во дворец с больной головой. Боли ей и без спиртного хватало.
– Залезай, – хмуро бросил капитан, пинком распахнув дверцу кареты, и я не стал ни о чем спрашивать – даже в свете едва-едва зарождавшегося утра над его головой кружилось мрачное, темное нечто.