Я грустью измеряю жизнь

У Ефима Гавриловича был малый опыт общения с цветами, да, в сущности, у него никакого такого опыта и не было. Он почувствовал свою оплошность и, видимо, от растерянности, а может, чтобы показать себя умным, спросил:

— А как Вы относитесь к интерференции свободы воли и ответственности?

— Не знаю, — с колебанием ответила Настурция, — всё это для меня мудрено, но вот недавно около меня прошла Крыса, она хромала на одну лапку и не остановилась, хотя она всегда охотно со мной общалась, видимо, спешила к своим деткам.

Ефим был опешен, очарован, ему хотелось слушать ещё и ещё, но надо было ехать, и он с заминкой отправился по маршруту.

При дальнейших встречах Трамвай только слушал. Всё, что говорила Настурция, было наполнено каким-то значительным смыслом, интересом.

— Вы знаете, — говорила она на одной из встреч, — вчера ко мне подошла Собака, такая несуразная: одно ухо стоит прямо, другое торчит в сторону, и вся в таких чёрных пятнах. Она молча долго на меня смотрела и не разговаривала, а потом подошла совсем близко и пыталась взять меня зубами, но я её пожурила, и она с виноватым видом ушла. И вообще, — заключила Настурция, — я больше доверяю тем, кто сразу начинает разговаривать.

На одной особенно памятной Ефимушке встрече он спросил о том, что его давно беспокоило и не поддавалось пониманию:

— Настурция, — начал осторожно он, — как Вы относитесь к жизни, к тайне жизни?

Он не ожидал услышать что-то сокровенное, но ответ её опять поразил Ефима:

— А никакой тайны жизни нет, — своим обычным голосом ответила Настурция, — всё во всём.

— А Бог? — опять-таки настороженно вопросил Ефим.

— И Бог во всём — разве это непонятно? — и закачалась в смехе своими колокольчиками.

Трамвай шёл по своему маршруту и восхищённо изумлялся:

— Господи, я перевёз массу умных книг и людей, слышал их умные разговоры, пытался и сам проникнуть в какой-то смысл, но всё это отстранённо, заумно, а она живёт здесь, внутри этого мира, вместе с миром, где всё во всём и… всегда, — добавил он.

Ефимушка шёл по своему маршруту, но всё воспринималось уже по-новому: и люди, и небо, и солнце, и деревья, так, как будто он увидел их в первый раз или в последний.

В один из дней осени, когда задули холодные, упрямые ветры и ЕГ-129 после длительного ремонта в депо вышел на линию, он не увидел в пригороде Настурцию. Ефимушка проезжал по маршруту снова и снова и каждый раз с надеждой думал, что сейчас он её увидит. Но тщетно.

«Может, её съела та несуразная Собака? — спрашивал он себя и отгонял от себя эту мысль. — Нет, нет, как рассказывала про неё Настурция, Собака так поступить не могла».

Ефим вспомнил шутливую фразу, сказанную кем-то из пассажиров: «Когда он смотрел на девушек, то чувствовал себя подлецом». «Если, — рассуждал Трамвай, — кто-то чувствует себя подлецом, значит, он навряд ли сделает что-то подлое. Вот и Собака тогда ушла с виноватым видом. Нет, — в отчаянии продолжал рассуждать Ефим, — если бы Настурция была рядом, она бы всё объяснила в двух-трёх словах или бы рассказала какой-либо очередной случай из своей жизни.

А почему я сказал «была»? Если всё во всём и всегда, то ничто никогда не исчезает, иначе была бы пустота, пустота пустот и всяческая пустота. Надо ждать. Она явится, она обязательно явится».

Ефим Гаврилович всю зиму возил своих пассажиров, помогал им как мог, рассуждал о разных видах пустот и ждал. И вот однажды, опять это прекрасное «однажды», весной, когда солнце ещё не выраженно испускало своё тепло и на деревьях и кустиках из почек начали проклёвываться робкие листики, он увидел её. Радость заполнила всю сущность Ефимушки, из дуги посыпались искры, и сквозь треньканье своего звонка у него вылились слова стихами:

Настурция, настурция,
Душа моя!
Не Турция, не Турция
Вас родила.
Живём мы в Мире,
В Вечности,
В всегдашней Бесконечности —
И Ты, и Я.
Настурция, Настурция,
Любовь моя!

«Ну, что ж, — скажет кто-нибудь, — стихи-то и не очень». А для Трамвая и Настурции они были самыми лучшими.

«Море смеялось» Рассказ

В отпуск приехали с женой в Геленджик на Тонкий мыс. Не знаю, как сейчас, но тогда это было прелестное черноморское захолустье с одноэтажными домами, деревянными домиками-клетушками для отдыхающих, курятниками, крольчатниками и удобствами во дворе. И самое главное — через калитку по тропе мимо островков кустарника выход к открытому морю.

И, опять же, по прелестному совпадению хозяева оказались выходцами из Сибири, откуда родом, если можно сказать, выходка и моя жена. Соответственно, и отношение как к родне — поселили в одной из комнат хозяйского дома и предоставили, как сейчас говорят, прочие бонусы. Ну а что я, простой врач, только пользовался всем этим.