Я - Гепард

"Но незачем льву хвастать, что он ест других, ведь когда-нибудь и его самого съедят. И в этом есть высшая справедливость".

Да, я согласен с этим правилом, потому как живу в этом мире. Я крепок, силен, и пока не собираюсь умирать. Всякому, кто захочет съесть меня, придется изрядно потрудиться. Все мы смертны, даже симбиот-НанОрг, могущий обновлять генопамять, тоже, наверное, не вечен. Для каждого - своя смерть. Я думал об этом. Что ж, я давно использую тактику "мертвого воина-толтека", смысл которой заключается во взаимодополняемости двух противоположных принципов: "Я уже мертв, и ничего хуже этого со мной не случится" и "Смерть еще не коснулась меня, и я должен стремиться сделать каждый миг жизни лучше предыдущего". Один принцип позволяет отстраненно и трезво взглянуть на любую жизненную ситуацию, не испытывая пустых надежд и страхов - ведь мертвецу все равно, а второй дарит возможность радоваться каждому мгновению жизни, и принимать верные решения, чтобы продлить радость бытия. В конце концов, уйти из жизни всегда успеешь, зачем же торопиться - если, конечно, не "поторопят" со стороны?

Мягко упав на бок, Асва трогала подбородок. Я наклонился, она обняла, умывая. Ее легкие, бархатные лапы на моей шее - трудно поверить, что они могут быть орудием убийства. Меня пленяла непринужденная грация, с какой жена ласкала когтями мою голову - и теми же когтями она рвала живот газели. Именно эти нежные ласки смерти привлекают меня к Асве, и я награждаю любимую сторицей, отвечая ей любовью на любовь. А мои когти не менее остры, чем ее, я столь же опасен, как она, родившаяся дикой и свободной.

Каждый из нас - сочетание Добра и Зла, Жизни и Смерти. Извечный "Инь-Ян". Я - Зло для травоядных, они всегда видят во мне свою погибель. Я - Добро для Асвы и детей, я люблю и оберегаю их. Асва смертоносна, но также несет в себе женское начало, семя Жизни. И мы дали жизнь нашим детям. Мир - постоянное движение, вечное танго двух великих составляющих - Света и Тьмы.

Подруга, далекая от глобальных философий, получала удовольствие иным образом - чистила мой нос. Мы лизали друг другу языки, мурлыкали, и нежились в лучах любви.

Раздался протяжный стон льва - нас как ветром сдуло с берега.

Глава 21 - Свидание со Смертью

Цивилизация вгрызается в Природу железом зубастых ковшей. Гусеницы бульдозеров и экскаваторов тупо, с леденящим душу безразличием пережевывают кромку берега, траву, песок и воду, оставляя после себя безобразное, однородное месиво. Машины ползают как огромные, уродливые насекомые, утюжа злосчастный берег. Ничем не заглушаемый, грохот и лязг тяжелой техники расползается на много километров. Отсутствие кабин водителя говорило, что вся эта строительно-разрушительная армада управляется с диспетчерского пульта.

Я с грустью вспомнил, что как раз там, на изуродованном берегу было гнездо. Птица храбро защищала его от зебр и гну, раскрывая веером черно-белые крылья, и животные обходили ее гнездо, которое находилось прямо под ногами, тогда как любому гну достаточно было ступить раз, чтобы смять и яйца, и саму птицу. Мы тоже часто ходили вокруг, нам нравилось смотреть, как отчаянно эта не очень крупная птица бросается на нас и всех подряд, оберегая свое пристанище. Мы ее не трогали.

Дети рассматривали машины с настороженным любопытством - ничего подобного ранее им видеть не доводилось.

"Что за звери?" - спросил Рай.

"Мертвые, сильные-сильные, тупые. Бегают плохо". - рассказал я, адаптируя свои мысли о технике к животному разуму детей. Живое для нас делилось на категории: "живое-съедобное" - те, кого можно догнать, убить и съесть; "живое-опасное" - те, от кого надо удирать, "живое-безобидное" - на этих можно вообще не обращать внимания. Мертвое могло быть "опасным", как "мертвый удав" либо "безобидным", как мои киберящерицы, но всегда означало "несъедобное".

"Опасные?" - вопрос был от Мррн. Насчет опасностей она неизменно спрашивала первой.

"Опасные - если полезешь к ним сама. Их направляют двуногие. Сами они равнодушны ко всему. Просто держись от них подальше".

Запрыгнув на термитник, Рай осмотрелся.

"Где же добыча? - вытянулся он в недоуменной позе. - Кого есть будем?"

Где появляется человек и машины, оттуда уходят звери. Уходим и мы, нам здесь больше делать нечего - все газели разбежались. А люди еще и удивляются: почему некоторые виды животных покидают веками обжитые места? В первую очередь, потому, что условия жизни меняются с обычных-привычных на невыносимые. У меня уже начали болеть уши от воя моторов и лязга ковшей. Попытки прижать уши не спасали чуткий слух. О каком спокойном отдыхе и сне может идти речь? А во-вторых, как только что заметил Рай, вся наша еда - тю-тю. Мы жили на большом, хорошо изученном, пустом охотничьем участке. Когда эта стройка закончится, возможно, копытные вернутся, а пока голод гонит нас с обжитой территории на незнакомую, но "мясную".