Я беременна, профессор!

Эти слова Альберта еще долго звучали в моих воспоминаниях. Когда он ушел (а я отпустила, хотя разрывалась от желания остановить и сказать, что все в прошлом и мы с этим справимся), на меня накатило состояние опустошения.

Как просто было бы сказать себе – вот он, тот, кого ты так хотела все это время. Кто признался тебе в любви и сейчас говорил, что не может без тебя жить. И как сложно все было на самом деле.

Ложь Альберта была тем камнем преткновения, разрушить который удалось бы далеко не сразу, даже если бы я осталась рядом и мы говорили бы с мужем о случившемся каждый день. Но я была к этому не готова! Не готова, черт бы все побрал! Да, может, я была слабой. Может, глупой. Но прежде всего я являлась женщиной с двумя детьми, которая слепо доверяла своему мужу и выяснила, что он обманывал меня все это время! И не в каких-то мелочах, а в вещах настолько серьезных, что я бы не пожелала такого даже самому злейшему врагу.

И все же, когда мое местоположение было обнаружено, я поняла, что самым верным будет вернуться обратно. В город. Но не в дом своего мужа, а к моему отцу.

– Я знал, что рано или поздно это случится, – просто сказал папа, забирая у меня Милу. Сама я, прижав к себе Гошу, переобувалась в прихожей. Ощущала, что меня не прогонят, что я могу чувствовать себя в папиной квартире (которая раньше была нашей) под той защитой, которой мне так не хватало все это время.

– Знал, что я вернусь обратно? – вскинула я брови, отчаянно делая вид, что ничего особенного не происходит.

Папа поджал губы, что означало только одно – он не хочет углубляться в озвученную мною тему.

– Знал, что ты появишься здесь.

Вот и все. Папа не стал говорить, что это может быть ненадолго, или наоборот навсегда. Он просто ушел с Милой в гостиную, где снял с внучки верхнюю одежду и посадил на колени. Мила тут же вперила любопытный взгляд в телевизор.

– Гошу раздевай тоже, жарко же, – сказал папа, и я, улыбнувшись, села в кресло и стала стаскивать с сына комбинезончик.

Малыш смотрел на меня внимательно, и в этом взгляде сплелось столько всего, что мне становилось не по себе. Даже казалось порой, что сын словно бы упрекает меня за то, что его папы нет рядом.

– Как у вас с Альбертом? – ненавязчиво спросил папа через несколько минут, когда я переложила Гошу на диван, а сама устроилась рядом, чтобы следить за тем, чтобы сын не свалился на пол.

– Я не знаю, – пожала плечами. – Правда, не знаю. Все очень странно.

– А что ты сама об этом думаешь?

Хороший вопрос… И если бы я знала на него ответ, жить бы мне стало гораздо легче.

– Думаю, что пока все будет идти так, как идет, а дальше решим.

Я выразительно посмотрела на отца, потом перевела взгляд на Гошу, который как раз занимался тем, что пытался перевернуться на животик.

Папа что-то хотел сказать, я это чувствовала. Но не стал усугублять и без того обострившиеся отношения. Просто промолчал и продолжить играть с Милой. И я была ему за это очень благодарна. Такое времяпрепровождение было для меня более чем нормальным, и я больше не хотела обсуждать ни свою семейную жизнь, ни то, что было с нею тесно сплетено.

А на следующий день меня ожидало очередное потрясение. Когда в предыдущий раз Гоша выдал свою истерику, меня не было рядом, следовательно, я не могла оценить ее масштабы. Зато эта возможность настигла меня в тот момент, когда я сидела на кухне и пила кофе. И даже не представляла себе, что крики ребенка могут быть настолько непереносимыми.

– Иисусе! Что это? – выдохнул папа, взъерошенный и испуганный, подскакивая ко мне в тот момент, когда я доставала из кроватки истошно вопящего сына.

– Не знаю, но это уже не впервые, – всхлипнула я и, устроившись на диване, попыталась дать Гоше грудь. Которую он не стал брать от слова «совсем». Отворачивался, елозил, плевался – в общем и целом, делал все, чтобы дать понять – привычное кормление ему не сдалось. И все больше и больше вопил, словно его резали по-живому.

– Может, газы? – пытаясь перекричать надрывный плач внука, спросил папа, укачивая на руках Милу, которая проснулась и теперь вторила брату, правда, не настолько громко и надрывно.

– Нет! Я звоню Альберту, – заявила я и, когда брала телефон и набирала номер мужа, увидела, как на лице отца проступает заметное облегчение.

– И давно он так? – с порога спросил Поклонский, которого, конечно же, не пришлось уговаривать приехать к нам.

Он сразу, стоило ему услышать о проблеме, заявил, что будет через двадцать минут, и никак не нарушил своего обещания. Действительно прибыл вовремя и в полной боевой готовности. А именно – с небольшим чемоданчиком, в котором находились самые необходимые для осмотра вещи.

И я, стоя в стороне, и наблюдая за тем, как Поклонский прикладывает к груди Гоши стетоскоп, боролась с ощущением, что он делает это исключительно потому, что ему важно довести свой опыт до конца.