Я беременна, профессор!

– Ну да, ну да, – пробормотал тесть, поднимаясь наконец с пола.

– Здрасьте, – поприветствовал новоприбывших Ольшанский, по-прежнему невозмутимо восседающий на столешнице. – Вискарика? – предложил он, когда они с дедом и Витьком обменялись рукопожатиями. – Раз уж у нас тут собралась чисто мужская компания.

– А давай! – махнул рукой дед и Тим быстро разлил по бокалам янтарную жидкость.

Но не успели мы сделать и глотка, как в дверь снова постучали.

– Да что ж такое, – проворчал я. – Кто еще мог припереться?

Однако, когда я открыл дверь, мне вдруг стало ни до чего. Как в какой-то дурацкой мелодраме, я смотрел на лежащую на пороге моего дома корзину, внутри которой находился надрывно кричащий младенец.

Записка, оставленная сверху на одеяльце, коротко гласила:

«Забирай свое».

– У меня есть разговор, – сказал Поклонский, забирая меня из клиники, где я провела бессонную, полную раздумий ночь.

Так и знала! Не зря у меня столько предчувствий было. Вот сейчас Альберт скажет мне, что не готов стать отцом, что все навалилось на него слишком внезапно. Что наша свадьба была поспешной и он ее не хотел… И что со всем этим делать, я не представляла. Знала лишь, что услышать подобное будет смерти подобно.

– Тогда поговорим, – просто ответила я, едва слышно всхлипнув.

Села в машину, сжала в пальцах сумку. Так и оставила ее на коленях, как будто считала, что мне дадут повод захотеть сбежать, а Альберт и не стал ее забирать.

Он сел рядом и некоторое время сидел без движения, а потом вдруг повернулся ко мне и сказал:

– Мне подбросили ребенка.

Чтооооооо?

– Чтооооооо? – так и спросила я, хлопая глазами.

Ну, шлюшку Молли с ее потомством я еще понять и принять могла, но ребенка…

– Какого ребенка?

– Кричащего.

Поклонский поджал губы и завел мотор. И что мне нужно было делать с этими крохами информации? Кивнуть и сказать – окей, пусть младенец живет с нами? Кстати, младенец ли?

– Сколько ему?

– Несколько дней отроду.

– Почему его подбросили именно тебе?

– Потому что считают, что он мой.

Вот это поворот! А главным было то, что Альберт все это время на меня почти не смотрел. Значит, дело здесь явно было нечистым.

– А ты сам так не считаешь? – спросила я.

– Не считаю. Хотя, не знаю. – Поклонский провел ладонью по лицу сверху-вниз и повернулся ко мне. Я посмотрела в его глаза, не зная, что и думать. Может, он взаправду оплодотворил кого-то девять месяцев назад, только действовал тогда традиционным путем?

– А где этот малыш сейчас?

– Малышка. Это девочка.

– Хорошо. Где она сейчас?

– С Ольшанским. У нас дома.

– Господи Боже!

– Вот и я так думаю.

Альберт постучал пальцами по рулю и вдруг спросил:

– Едем домой.

И я ответила тут же:

– Конечно, едем!

По дороге успела передумать тысячу мыслей. В первую очередь о том, что Ольшанского с младенцем я бы точно не оставила. Так же много размышляла на тему, что мы будем делать дальше. Наверно, сначала нужно обратиться в полицию. Пусть выясняют, что это за ребенок и откуда он взялся. Ну а потом, если все же окажется, что малышка рождена от Поклонского, нам ничего не останется, как удочерить кроху.

– Даша… – окликнул меня муж, когда я вышла из машины, которую он припарковал возле нашего дома.

– Что? – обернулась я к нему и увидела на лице Поклонского то, чего так боялась. Тревогу.

– У меня ни с кем ничего не было тогда, когда могла родиться эта девочка.

Я застыла на несколько секунд, после чего решительно подошла к профессору и сказала:

– Даже если что-то и было – это не так уж и важно. Будем думать, что с этим делать.

И, приподнявшись на носочках, поцеловала мужа в губы, а потом почувствовала, как он расслабляется. Наверно, ему, как и мне, нужно было чувствовать, что это ничего между нами не изменит.

Дома нас ждала картина, которую можно было бы назвать веселой, если бы не было так грустно. Еще при приближении к двери мы услышали плач младенца, а когда вошли в дом, увидели, как вокруг вопящего младенца носится сразу трое мужчин. Включая моего отца.

– Что тут происходит? – удивленно спросила я, быстро снимая обувь и подходя к ребенку, который лежал на диване и орал так, как будто его резали.

– Мы не знаем, что ей нужно, – пожаловался дед Поклонского.

– Вопит, как сумасшедшая, – подтвердил Ольшанский.

– Подгузник чистый, ела недавно, – присовокупил отец. – Кстати, как ты?

Прекрасный вопрос! А главное, ответа на него у меня не было, потому что понять, как я, не представлялось возможным.

– Нормально. И давно она так?

– С полчаса. Вроде лежала спокойно и вдруг как начала орать!

Теперь уже мы стояли рядом с диваном впятером, образовав полукруг, пока несчастная дочь-не-дочь Поклонского надрывалась на все лады. Я не выдержала первой – просто взяла малышку на руки, чуть покачала и – о, чудо! – она затихла. Как будто кто-то выключил тумблер, чтобы наступила тишина.

– Святые яичники! Слава вам! – выдал Ольшанский, плюхаясь туда, где секундой раньше лежала малышка.

– Лучше и не скажешь, – поддержал его мой отец, садясь рядом. – Я думал, что свихнусь.