И все же…

«Он говорил мне нечто вроде того, что наша злость на мир белых не нуждалась в объекте, что ей не требовалось подтверждение извне, мы могли включать и выключать ее по собственному желанию… Я напоминал ему, что мы жили не на Юге Джима Кроу[181]. Не в пышущих гневом кварталах Гарлема или Бронкса. Мы жили на чертовых Гавайях. Говорили, что хотели, ели, где хотели: сидели в первых рядах пресловутого автобуса. Все наши белые друзья… общались с нами так же, как между собой. Они любили нас, и мы тоже их любили. Черт, половина из них, казалось, сама хотела быть черными… Признай, что это так, Рей. Может, пора оставить позу мерзкого негра. Сохранить ее до худших времен».

Полагаю, это те же кошачья легкость и добродушное подшучивание, которые подсознательно импонировали многим белым, коричневым и еврейским избирателям, и даже тем, кто, как я, ненавидит идею голосования по цвету кожи. Разумеется, это позволяет такому человеку, как Дэвид Фреддосо, снова и снова вскидывать руки в победном жесте. Его книга — надеюсь, автор не обидится, если я назову ее на удивление доброжелательной и взвешенной (начинал он как коллега Энн Колтер в «Хьюман ивентс»[182]), — написана с весьма несложной целью показать, что Обама происходит из гораздо более «левой» среды, чем любой из демократических кандидатов до него. Думаю, я мог догадаться об этом и сам без всякой посторонней помощи: когда главный редактор «Ньюсуик» Джон Мичем попросил обоих кандидатов в президенты назвать свои читательские предпочтения, в ответ каждый огласил целый список. Обама назвал «И проиграли бой» Джона Стейнбека, хотя любой другой ограничился бы «Гроздьями гнева». И если последний роман о страданиях и стоицизме, в первом повествуется о том, как батраки устраивают в конце концов забастовку и как им в этом помогает «организатор». Я заметил бы это, даже если бы несколько раз не обедал в районе Гайд-парк в Чикаго и не имел бы короткие встречи с Уильямом Айерсом и другими известными людьми из этой компании. И, хотя Обама не помнит 1968 год и «Дни гнева», просто потому, что ему было семь, превращение в ночь его избрания Грант-парка в «народный парк» вызвало улыбку у многих пожилых людей и породило загадочный эффект, в который, кажется, все на краткий миг погрузилось. Были забыты ассоциации слова «Чикаго» с понятиями «машина» и «Саут-Сайд», двумя кровными родственниками, которые, по сути дела, столь же значимы, как циничный Рам Эмануэль, для начала восхождения Обамы.

Фреддосо добросовестно обрушивает на читателя сокровищницу почти немыслимых цитат некритичной, если не сервильной чепухи (к несчастью, могу подтвердить, действительно произнесенной старшими представителями моей профессии). И он честен, когда сквозь зубы добавляет ряд свидетельств правых, — в которых предчувствуются знаменитые перебежчики «Обамакон»[183] от Пегги Нунан до Кристофера Бакли, ставшие таковыми в месяцы кампании после партийного съезда (т.e. после выдвижения кандидатуры Пэйлин). Однако в конце концов автор признает поражение, и преклоняется перед чистым везением Обамы, и даже признает его обаяние, и несколько раз восклицает, что нет, разумеется, Обама не марксист или не сторонник террористов или чего-то в этом роде. Похоже, это должно позволить нам худо-бедно сделать вывод, что от Обамы не стоит ждать ничего плохого (кроме самого Обамы).

Если вы ищете в нашем новом герое тревожащие изъяны, вы обнаружите их в рассказе о его редакторстве в «Гарвард ло ревью», где он снискал о себе лестное мнение за проталкивание и публикацию любых точек зрения, за исключением своей собственной. Возможно, Фреддосо и прав, утверждая, что лозунг «Да, мы можем», впервые предложенный Обаме в 2004 году, тот отверг как «пресный и бессмысленный», но в 2008 году он уже в достаточной мере пришелся ему по душе, а потом явилась и полная пустота позаимствованного им из напыщенной проповеди Джереми Райта фразы «дерзость надежды». Или, может статься, поименованный ею бестселлер уже начал вам претить пустословием подобных пассажей: