И все мои девять хвостов

Тут он посмотрел на Сашу, и ей стало мерзко. «Страшно» и «не по себе» – эти эпитеты не годились. Просто она услышала, что происходит за перегородкой. Она услышала тот особый род дыхания, который описывают в «Цветах сливы в золотой вазе» и который давно стал поводом для скабрезных разговоров у прыщавых юнцов и тех, кто ими остается в любом возрасте.

Ли продолжал:

– Джагдачи – это большой запас такого материала, как вы, наверное, заметили с подругой.

Если честно, Саше и в голову это не приходило. Странность затерянного в лесах картонного городка, где жили только женщины, и странность зверофермы, где работали только мужчины, она пыталась объяснить себе, но не смогла и просто приняла как данность. Данность гротескную, вывернутую, нетипичную для страны с дефицитом невест, но Кислицкой и без этого было что обдумывать.

– Безотходное производство – когда в работу идут даже отходы, – это прекрасно. – Ли смотрел на нее, а ее тюремщики (она сейчас отчетливо это чувствовала, даже не видя) ухмылялись. – Годы голода научили всех нас ценить ресурсы, не правда ли?

Саша зажмурилась, когда проходила мимо той части прозрачной стены лаборатории. Жмурилась она, пока обостренный слух не перестал различать шорох трущейся плоти. Она заставила себя слушать другие звуки, хотя бы цоканье, в которое превратились их шаги. И когда смогла вынырнуть из волны отвращения, ее снова дернули.

– Не жмурься, уважаемая, если не хочешь, чтобы тебе прицепили прищепки на веки, – сказал лысый.

Она уловила в его голосе даже оттенок почтения.

– Открой глаза! – рявкнул кто-то из братьев-близнецов, и его голос был похож на ворчание пса, грызущего кость.

– Будь с ней повежливее, – осадил его голос преподавателя Ли Чжана – конечно, он был тут главный. – Она годится тебе в прабабки. Да, бабушка Ен Ху?

Что? От неожиданности Саша округлила глаза: «Она? В прабабки?»

– Она, учитель? Не та беловолосая?

«Васильева? Неужели?» В открытые глаза ей тут же ударил мертвый свет, и проявилась картина из бредовых малобюджетных фильмов о чокнутых ученых и суперменах.

В зале белого пластика к белому косому кресту ремнями был пристегнут человек. Ремни держали его тело так, что хоть шкуру снимай, а на лице виднелось что-то похожее на уздечку с загубником из проводов. Сбруя из проводов обвивала тело и ниже пояса. Пахло озоном и страхом. Пищали датчики. И, разумеется, в углу был рубильник, и держался за рубильник кто-то в белом – в пластиковом противочумном костюме: шлем-ведро на голове, швы по всему белому клеенчатому комбинезону проклеены красным. Увидев делегацию, безумный ученый в костюме поклонился. Ли ответил легким кивком.

Крестов было несколько, как видела Саша. А человек-жертва ведь был жив и страдал! Сдавленная кожа выпирала пузырями, губы распирало, как от укуса пчелы, из глаз катились слезы. «Спаси меня! Помоги мне!» – читалось в его глазах. В голове у Кислицкой стало пусто и звонко.

– Чтобы не повредить мех, пушных зверей на зверофермах убивают током. Электроды вставляют в пасть и в задний проход. Мех не страдает. Экстерьер сохраняется. И я подумал, что если поэкспериментировать с мощностью разряда, то можно и другие органы не портить. Ведь лечили же душевнобольных и гомосексуалистов в семидесятых электрошоком. А чем твой род, бабушка, отличается от душевнобольных? – Ли Чжан совсем по-злодейски засмеялся. Карикатурно, бравурно, не по-настоящему.

«Тут все не по-настоящему! Это бред тут все! Сейчас я потеряю контроль и упаду в обморок, а хвост сделает все остальное!» – задыхалась от абсурда Саша.

Но ничего не исчезало, а красный туман по-прежнему не поднимался выше колен. Зато датчики приборов в зале истязаний, или как там они его называли – в забойном цеху, запищали активнее. И это стало вдруг вдохновляющим, как школьный звонок с тяжкой контрольной.

– Лиза! Васильева! Ты здесь?! – завизжала Саша. – Вы не смеете! Я и она граждане другой страны! Нас будут искать! Я оставила родителям все данные!

– И кто же твои родители? – поднял бровь Ли. – Мне всегда было интересно, у каких родителей появляются такие вот выродки, как ты или как я?

Он щелкнул пальцами.

Саша сжалась: должна же последовать боль от удара. Злодей должен залепить ей пощечину, ударить под дых, дать в челюсть…

Но удара не было. Зато боль взвилась горячей спицей в позвоночник. Ее словно пнули в зад. Хвосты, ее зажатые хвосты!

Никто не отозвался на ее визг. Ни словами, ни в лисьи уши.

«Да я просто могу столкнуть их с моих девяти хвостов! Почему я сразу не догадалась?! Я же раздавлена, испугана, я же беспомощна, ведь так они думают?! Я же должна дрожать и плакать. Повиснуть на руках, припасть к земле, что там еще девы в беде делают… Но у меня же реакция и скорость лисы, а не девы! Мои руки и ноги свободны. У меня же легкая голова. Вот сейчас, вот раз, два, три…»

– Лиза! Отзовись!

Писк приборов усиливался. Писк приборов перешел в пульсацию. Писк приборов слился в вибрирующий крик. Свет заморгал, и Саша двинула локтем в бок ближайшему охраннику. И вырвала тень своего хвоста! Сама, специально!

Красный туман брызнул и залил глаза изнутри.