«И вновь я возвращаюсь…»

Оставив позади еще один хребет и переправившись через небольшую реку, экспедиция подошла к хырме — глиняной цитадели хорошо знакомого князя Дзуп-Дзасака. Дважды уже в предыдущих экспедициях обращался Пржевальский за помощью к князю, оставляя у пего на время часть багажа и покупая кое-какую провизию. С надуманными трудностями, со всевозможными оговорками все это делалось, однако же делалось все-таки. Да и какой это князь… Так, одно название только. Во владении юрт тридцать, не более, да и подать в казну княжескую идет не золотом и не серебром, не каменьями драгоценными — откуда этому взяться, а по барану и по нескольку фунтов масла в год с юрты. Что и говорить, небогат князь, конечно…

Приблизительно в середине мая путешественники выступили к истокам Желтой реки. Впереди лежала нехоженая европейцами местность. Даже и сами китайцы ничего не знали о ней. Судя по тем скудным сведениям, что имелись о ней, люди там не жили совсем из-за тяжелого климата и огромной высоты. Ни животному, ни человеку не добыть там пропитания…

Пржевальский записывает: «В редких случаях, в особенности в наше время, доводится путешественнику стоять у порога столь обширной неведомой площади, каковая расстилается перед нами из юго-восточного Цайдама». Вот куда направляли они свой путь.

Преодолев очередной горный хребет, путешественники ступили на землю Северного Тибета. Необозримое волнистое нагорье лежало перед ними. Сам же Пржевальский был в этот момент на перепутье: если пойти на юго-запад, то можно достичь заветной, все время ускользающей Лхасы. Если прямо на юг — к неведомым истокам Желтой реки. Пржевальский повел своих людей точно на юг.

Их путь пролегал на высоте более четырех с половиной тысяч метров по рыхлой почве, покрытой бесчисленными порами землероек-пищух, куда копыта лошадей то и дело проваливались, по небольшим кочковатым болотам, еще схваченным цепким морозцем. Страна эта была пустынной, совершенно бесплодной, негде было взять не только корм животным, но даже и топливо для костра, и людям приходилось мерзнуть по ночам в легких палатках.

По мере подъема отряда на высокое плато окружающий растительный мир не становился богаче, но дикие животные стали встречаться в неисчислимых стадах. Антилопы, куланы, яки, исхудавшие за зиму, попадались в неимоверных количествах. Следом за караваном шло стадо баранов, поэтому люди не испытывали недостатка в еде, и Пржевальский запретил казакам охотиться. А непуганые животные, судя по всему, не видавшие прежде людей, позволяли подойти совсем близко к себе…

Обойдя высокую столовидную гору и пройдя небольшую гряду, путешественники вышли к обширной болотистой котловине, где и лежали истоки Хуанхэ — Желтой реки. Здесь, в трех километрах от ключей, дающих начало истокам, они поставили лагерь. Открытие совершилось.

Впервые в истории истоки Желтой реки были сняты на карту со всей возможной точностью. Были определены их широта и долгота. Пржевальский, наполненный радостью, которую может испытать лишь тот, кто через лишения, трудности, достиг своей цели, пишет: «Давнишние наши стремления увенчались, наконец, успехом: мы видели теперь воочию таинственную колыбель великой китайской реки и пили воду из ее истоков. Радости нашей не имелось конца».

Настоящий рыбацкий рай эта река! Небольшим бреднем из омута длиной в два десятка шагов вытаскивали до десяти пудов рыбы. И крупной притом. Так много ее здесь было, что она едва не сбивала с ног казаков, тянувших бредень. Хищная рыба в этих водах не водилась, что отчасти и объясняло необыкновенное, прямо-таки неслыханное ее изобилие.

Однажды, взяв с собою двух казаков и провизии на трое суток, Пржевальский отправился обследовать огромное озеро, увиденное с вершины горы. Пройдя верст семнадцать по берегу Желтой реки, они нашли подходящее место для отдыха со свежей, сочной травой.

Николай Михайлович проснулся оттого, что его тряс за плечо караульный. Открыв глаза, он увидел неподалеку прогуливавшихся медведей. Сон отлетел тут же, как будто и не бывало его, загоревшийся охотник схватился за штуцер и поспешил навстречу медведям. Сразу трех редких тибетских зверей удалось добыть для зооколлекции.

Пока возились, снимая шкуры, спустились сумерки, к месту стоянки возвращаться уже было поздно, поэтому решили заночевать на привале, где провозились с медвежьими шкурами. Николай Михайлович выбрал себе небольшую уютную ложбинку, расстелил войлок и вскоре заснул. А ночью разыгралась метель, пошел густой снег, и охотника замело. Было тепло и как будто удобно, но Пржевальский проснулся оттого, что подтаявший от дыхания снег тек по лицу, шее, скапливался неприятной влагой под боком.

Метель не утихла и утром, и путники, измученные, намерзшиеся на холодном ветру, через несколько часов трудного пути едва добрались до лагеря экспедиции. Но еще несколько дней у Пржевальского и сопровождавших его казаков болели глаза от ослепительного сияния этого позднего снега.