«И вновь я возвращаюсь…»

Зоркий Иринчинов походил, походил вокруг, к чему-то приглядываясь, потом наклонился и со смехом показал Николаю Михайловичу сбитые каблуки от казачьих сапог. Еще и припомнил — узнал Иринчинов работу, кому именно подбивал сапоги. Пустая находка, а все-таки что-то свое нашли в чужой совершенно земле, свой след…

На этот раз Пржевальский обстоятельней изучает озеро, кладет на карту южный берег, дает подробное описание, объясняет причины обмеления и засолонения, исследует животный и растительный мир в окрестностях, а также и рыб в водах его.

Неподалеку от перевала, отделяющего долину от соседней провинции, принадлежащей уже Небесной империи, они повстречали китайский пикет и расположились на отдых. Потом прибыл почетный конвой, и Пржевалький, взяв с собой Роборовского, переводчика и троих катков, направился к амбаню в Синин — узловой город на торговых путях, соединяющих Тибет и Китай.

Всюду по дороге к Синину, в оставленном позади городке пышные встречи при развернутых желтых знаменах, со столпотворением любопытных на улицах — всем хотелось посмотреть на «заморских чертей». Люди, высыпавшие из домов, давили друг друга, стараясь увидеть поближе пришельцев.

Сдержанно принимая официальные знаки почета, Пржевальский видел и не слишком тщательно скрываемое недружелюбие офицеров, чиновников, даже презрение. Всем своим видом русским путешественникам показывали, что весь ритуал, все почетные церемонии — необходимость, не более. Притом необходимость, выполняемая но приказанию свыше.

Наконец после проволочек и задержек в пути — Синин.

Прием в резиденции был пышный, торжественный, а губернатор встретил холодно, хотя внешне и вежливо. Спросил сразу же после обычных вопросов о самочувствии, о благополучном или трудном пути: а куда далее собирается идти путешественник? Пржевальский ответил — к верховьям Хуанхэ.

«Не пущу! — воскликнул амбань. — У меня есть предписание выпроводить вас отсюда возможно скорей».

Сказано это было самым решительным тоном, и, пока Пржевальский выслушивал переводчика, губернатор испытующе вглядывался в его лицо, пытаясь увидеть реакцию на отказ, сделанный столь решительным голосом.

Пржевальский улыбнулся и спокойно ответил: «Очень жаль. Тогда нам придется идти без вашего разрешения». И, в свою очередь, внимательно поглядел на амбаня.

Тот в растерянности молчал, потом выложил другой козырь, тоже, впрочем, давно хорошо знакомый: «Видите ли, как раз в тех местах, куда вы хотите идти, живуч разбойники-тангуты, которые, как нам известно доподлинно, собираются всех вас перебить за то, что вы побили еграев в Тибете. Я сам не могу с ними справиться, несмотря на то что у меня много солдат, и, надо сказать, отличных солдат. Тангуты — народ храбрый, отчаянный».

«Вероятно, и Сечени о том рассказали, — подумал Пржевальский, — вот он и вернулся».

Гут поднялся один человек из губернаторской свиты и напомнил громким голосом своему господину, что в верховьях Хуанхэ живут людоеды.

Справедливо предположив, что аргументы оппонентов на сей раз иссякли, Николай Михайлович заявил о неизменном решении. Амбань, осознав наконец непреклонность решения русского, стал выторговывать сроки, в течение которых экспедиция могла работать в верховьях Желтой реки; дней пять-шесть, не более. Пржевальский назвал трехмесячный срок с такой твердостью, что амбань понял: всякие уговоры бесполезны и в этом случае. Подарками на прощание, несмотря на определенную натянутость дипломатических отношений, они обменялись.

О верховьях Желтой реки, куда направлялась экспедиция, в Европе ничего толком известно не было. Все известные сведения основывались на древних китайских источниках, а нового за истекшие столетия никто прибавить не смог: слишком уж труднодоступны места те и слишком уж тщательно, ревностно оберегают правители тайну от европейских пришельцев.

Ясно было: истоки находятся на Тибетском нагорье, а дальше, сбегая с него, Хуанхэ несется среди отвесных стен в высоких горах, расположенных грядами между равнинами Цайдама на севере, Тибетским нагорьем на юге и озером Кукунор на северо-востоке. Выходит, к истокам можно идти по-разному: из Цайдама если — на юг, с берегов Кукунора — на юго-запад. Какой из этих путей сподручнее выбрать… Был бы хороший проводник, не пришлось бы биться над решением такого вопроса.

Синин стоял ближе всего к Кукунору, и Пржевальский выбирает путь от него. Напрямик через несколько горных хребтов.

Они шли по альпийским лугам, поразительно ровным, среди которых внезапно разверзались глубокие пропасти — настолько глубокие, что и к краю-то их подойти было страшно. Воды Желтой реки пробивали путь через юры, рассекали ущелья, вымывали глубокое русло в предгорных долинах, покрытых лессом. Обрывы в ее берегах открывались причудливыми, созданными водой, ветром, солнцем и осыпями сооружениями в виде ровных отвесных стен, башен, пирамид, горизонтальных площадок, при взгляде на которые нельзя было не поразиться неиссякаемой природной фантазии.