«И вновь я возвращаюсь…»

…Перед входом в губернаторский дом под распущенными знаменами выстроилось несколько десятков солдат. Хозяин, выйдя за порог дома, пригласил русского начальника в приемную, где без промедления был подан горячий чай. После обычных и довольно приветливых расспросов губернатор высказал желание посетить лагерь русских, что и сделал на следующий день.

С интересом осмотрев все возможное для обозрения, он пригласил Пржевальского вместе с Эклоном и Роборовским на обед, в свою загородную резиденцию, расположенную в версте от города.

Обед, в котором приняли участие высшие офицеры и чиновники Хами, был просто-напросто великолепен. После баранины, составлявшей для путешественников единственную пищу, китайская кухня произвела особое впечатление: шестьдесят блюд выставил в угощение гостеприимный хозяин.

После разнообразных сластей, поданных в начале обеда, последовали дары моря, неведомо как оказавшиеся в этом оазисе посреди пустыни: морская капуста, трепанги, креветки, плавники акулы, ну и, конечно, любимое лакомство — знаменитые своим изысканным вкусом гнезда ласточки. Пили подогретую рисовую водку, ничего отвратительнее которой на русский вкус и невозможно придумать было. Стоит ли говорить, что после подобного пиршества гости на следующий день чувствовали себя больными…

Ответный визит губернатора превратился в беззастенчивое выпрашивание всех подряд понравившихся вещей. Особенно зарились глаза у пего при виде оружия. А одна из двустволок, которую перед приходом гостей не успели припрятать, просто покоя не давала ему.

Николай Михайлович приготовил губернатору достойный подарок — хороший револьвер с набором приборов для ухода за ним, но тот вернул подарок, заявив, что хочет ружье. Пришлось преподать урок хорошего тона гостеприимному хозяину, объяснив, что подарки не выбирают и не выпрашивают, а ценят их как память. Ведь и русские приняли его подарок — двух баранов — не потому, что не могли бы без них обойтись, а просто из уважения. После того как к револьверу был приложен дорожный несессер с серебряным прибором, дружба восстановилась.

Однако загостились путешественники в благодатном Хами. Пора двигаться дальше. Впереди лежала Хамийская пустыня, почти неведомая европейцам.

Снова пустыня… Почва, покрытая галькой и гравием, ни единого куста не найдет внимательный взгляд, ни единого стебля травы. Равнина, повсюду волнистая, по котором кое-где разбросаны провалы, обрывы, иногда встречаются причудливые лессовые образования в виде плоских, похожих на стол возвышений или башен. Мертвое, пустынное царство. Даже насекомых здесь нет. Ни змей, ни ящериц… Да и какое существо выживет здесь, на голой почве, раскаленной до температуры свыше шестидесяти градусов…

Мутная, неподвижно висящая дымка, словно полупрозрачной кисеей скрывающая линию горизонта, непрерывно дрожащая и изменяющая очертания всего, что вокруг.

И всегда манящие, и всегда же обманывающие миражи…

Сачжоу был последним городом перед горами Наньшаня. Здесь Пржевальский намеревался найти проводника в Тибет, но местные власти наотрез отказались дать проводника и всячески старались отговорить двигаться дальше. Вспомнил тут Николай Михайлович добрым словом губернатора Хами…

Чем только не стращали здесь русских… Непроходимыми горами, перевалить через которые невозможно, пустынями много опаснее, чем та, которую они преодолели но дороге к Сачжоу. Да и вообще, как можно идти, если отсюда пет никакой дороги в Тибет? Вот и венгерский путешественник — граф Сечени, пришедший всего пару месяцев назад, идти в Тибет и на Лобнор отказался.

Идти дальше бессмысленно — это русский начальник должен понять, если не хочет погубить себя и своих товарищей. Наконец, ему следует помнить и о разбойниках-тангутах, которые ни за что не пропустят караван: разграбят его, а всех людей перебьют.

Пржевальский отвечал категорически, коротко: будет проводник — хорошо. Не будет пойдем без него.

Едва выйдя из оазиса и направившись в ущелье, разделяющее пустыню от низких предгорий, они неожиданно наткнулись на ручей, бегущий под сенью деревьев. Здесь путешественники увидели множество святых пещер, выкопанных людскими руками в отвесных стенах. В каждой из них помещались скульптуры божеств, раскрашенные красками и позолотой. Некоторые из идолов были настолько велики, что более чем вдвое превышали человеческий рост. Таинственный мрак и могильная тишина встречали здесь человека.

С этого дня было установлено точное место, где находятся Дуньхуанские пещеры — выдающийся памятник мировой культуры.

На следующий день проводники, заведя караван в тесное ущелье, на дне которого струилась довольно глубокая речка и откуда выбраться без посторонней помощи не представлялось возможным, заявили, что заблудились и совершенно не знают дороги. Что-то похожее Пржевальский предвидел, только не думал, что произойдет это столь скоро. Недаром же, уходя из Сачжоу, он отправил письмо русскому поверенному в Пекин, где писал: «…у меня одиннадцать таких молодцов, с которыми можно пройти весь свет». Поэтому и пошел, а не повернул, как граф Сечени.