В последующие годы мне приходилось несколько раз попадать на Сахалин и Курилы в путину, на плавучие и наземные рыбозаводы, где я насмотрелся на каторжную работу по обработке рыбы, работу, которой мужчины не выдерживают, поэтому на нее берут только женщин. С красными, закоченевшими от ледяной воды руками, по двенадцать часов в день (такая смена) они должны отделять большим ножом голову рыбы от тушки, рискуя отрубить себе пальцы. А потом - короткий сон в своей грязной казарме, не дающий отдыха. Культуры и развлечений - никаких: работа, работа, работа. Смертельно усталые от постылого однообразного труда и дикого быта, за пару месяцев они способны потерять не только женский, но вообще человеческий облик.
Скалистые берега Охотского моря, обилие тюленей и нерп, живописные острова, привлекавшие некогда сюда мореплавателей, так контрастирующие с убогой обыденностью местного быта и его жестокими нравами, запомнились мне надолго.
Само пребывание женщин на судне, да еще под хоть и гидрографическим, "вспомогательным", но все же военно-морским флагом, само по себе, с позиций военного начальства, было постоянным ЧП. За ними круглосуточно велось негласное наблюдение, жили они в отдельном отсеке (назывался он "змеюшник") и общаться с ними можно было только на людях. Согласно бдительным указаниям замполита, зайдя к женщине в каюту (или если она вошла к тебе в каюту), закрывать дверь ни в коем случае было нельзя - не на ключ, конечно, упаси Боже, а просто плотно прикрывать. В противном случае замполит отсчитывал пять минут и записывал нарушителю "аморалку".
Несмотря на эти "антисанитарные" условия, корабельные романы все-таки случались. На судах экспедиции шепотом рассказывали легенду про одну настырную пару, которую, заподозрив в "аморалке", усиленно опекал замполит, не давая им уединиться. Они его все же перехитрили - достав у мотористов "мастер" (дежурный ключ, открывающий замок в любой корабельной каюте), дожидались, когда замполит отправится в кино, и устраивались в его каюте.
Нельзя не признать, что присутствие женщин на кораблях, долгое время находящихся в плавании, представляет собой известную проблему. Мне за почти три десятилетия плавания на самых разных судах довелось быть свидетелем многочисленных драматических ситуаций, возникающих в длительных океанских рейсах, когда на сотню и более мужчин приходится всего несколько женщин, а "моральный кодекс строителей коммунизма" перестает срабатывать уже на третий день после выхода из родного порта. Помню, как сокрушаясь, матерился старый боцман на "Охотске", глядя на живописные курточки наших сотрудниц: "До чего флот довели, это же подумать только. Вот в старое-то время - Императрица в Севастополе свой флот посетила и на флагманский корабль к Ушакову изволила лично ступить. Так потом боцман с целой командой все за ней мыли и чистили, поскольку хоть и Императрица, а все ж таки баба. Так то царица была, а это что? Тьфу да и только"…
Иначе реагировали на появление женщин вербованные работяги, в основном из бывших зеков, которых везли в Пенжу на какую-то стройку. Жили они на "Охотске" в огромном трюме в районе носовой палубы, куда вел большой люк, плохо различимый в темноте. Поскольку женщин разместили в носовых каютах, хитроумные умельцы из вербованных сняли крышку люка и закрыли его брезентом, рассчитывая, что в вечерних сумерках какая-нибудь красотка ступит на этот обманчивый брезент и провалится прямо к ним в трюм как в медвежью яму. Каково же было их разочарование, когда вместо женской добычи в один прекрасный вечер к ним провалился большой рыжий и толстый техник Лева Фишман!
Что касается офицеров, и корабельных, и гидрографов, то появление стайки молодых женщин на судах означало для них просвет в унылой и безрадостной службе, сплошь заполненной "боевой и политической подготовкой". Начались яростные ухаживания, несколько сдерживаемые внешне необходимостью конспирации от всеведущих замполитов. Романы эти часто приводили к трагикомическим конфликтам. Так, на втором нашем судне "Румб" старпом-высокий и красивый капитан-лейтенант, оставивший во Владивостоке жену с двумя детьми, а на судне "официально" живший с судовой врачихой, вдруг увлекся одной из наших дам, хорошенькой и пухленькой чертежницей Ирочкой, обладательницей прекрасных наивных серых глаз и кукольных ресниц. Кипящая ревностью докторша однажды ночью, застав своего изменчивого старпома на месте преступления как раз в тот момент, когда он украдкой выводил Ирочку из своей каюты, кинулась на него и, явно использовав профессиональные хирургические навыки, так исполосовала ему лицо своими острыми наманикюренными ногтями, что старпом был уложен в лазарет и через несколько дней сдан в Магадане в больницу, откуда на судно уже не вернулся.
Позднее, плавая на гражданских академических судах, где женщин было уже гораздо больше, да и условия были более вольные, я насмотрелся на множество авантюрных ситуаций, которые, как правило, кончались "бескровно".