Читаем И вблизи и вдали полностью

Помню, после первого занятия, он и его друг капитан первого ранга Николай Иванович Егоров, доктор географических наук, тоже немало сил отдавший океанологии, подошли ко мне и сказали: "Надо бы отметить - все-таки первое занятие". "А где?" — спросил я. "Ну как - где, мы люди флотские - привычные. Пойдем возьмем коньячку, лимончик и зайдем куда-нибудь в садик или в парадное". Мы отправились в ближайший гастроном у Черной речки и купили коньяк.

"Тут в садике холодно, — сказал Егоров, — пойдем лучше на проспект Смирнова, тут неподалеку, зайдем в кафе, возьмем кофе и с ним вместе выпьем". Кафе на проспекте Смирнова оказалось закрытым.

"Ну, тогда зайдем вот хоть в это парадное, — сказал на этот раз уже Казанский, — не на улице же пить." Мы зашли в парадное.

"Да как-то неудобно здесь, — произнес Егоров, — прямо внизу у двери. Поднимемся хоть на второй этаж, что ли". Мы поднялись на второй этаж.

"Ну, теперь можно, — сказал Казанский — только вот из горла как-то пить нехорошо. Что мы, алкаши, что ли? Давайте в любую квартиру позвоним - хоть стаканчик попросим". "А удобно?" — засомневался я. "Чего ж неудобного - два полковника, люди солидные - не может быть, чтобы стаканчик не дали", — с этими словами Казанский позвонил в дверь, она распахнулась… и мы очутились в квартире Егорова, где ожидал специально по этому случаю накрытый стол…

Жена Михаила Михайловича Казанского Александра Александровна в самом начале нашего знакомства сказала мне как-то: "Я хотела бы, чтобы Вы и другие ученики Михаила Михайловича, приходили к нему не только когда он вам нужен, но и потом". Не знаю, как другие, но всякий раз, бывая в Питере, я звоню ему и прихожу в старый дом близ Среднего проспекта на Съездовской линии моего родного Васильевского, где в запущенной коммунальной квартире, в узкой комнате, напоминающей щель, с высоким окном, выходящим на шумную проезжую часть, живут, не желая замечать нищеты и невзгод, двое гордых и несгибаемых пожилых и заслуженных людей, всю свою жизнь отдавших другим. На высоком пыльном шкафу среди убогой комнатной обстановки, красуется, растопырив шипы, атлантический диадой. Михаил Михайлович несколько лет назад перенес обширный инфаркт. "Прямо пополам сердце раскололось, — объясняет он, — теннис теперь придется бросить". Недавно он показал мне гневное открытое письмо писателю Виктору Астафьеву, заявившему в одном из своих интервью, что "не следовало оборонять Ленинград - несколько десятков каменных коробок". Письмо это, написанное старым фронтовиком и блокадником, отказалась публиковать центральная "Правда", и он передал его мне, но и у меня его никуда не взяли. Сейчас Михаил Михайлович пишет книгу о военной гидрографии в годы войны, новые статьи по океанологии, и когда он сидит за письменным столом, голова его упрямо наклонена вперед, как на старом выцветшем фотоснимке, где изображен он в боевой стойке, так же опустивший вниз подбородок - член сборной ЛГУ по боксу в тяжелом весе в тридцать шестом году.

Плавания на "Крузенштерне" переменили мою жизнь. Уже в шестьдесят третьем году я "завязал" с сухопутными экспедициями в Игарку и твердо связал свою работу с океаном. Этому немало способствовало и то, что сам Институт геологии Арктики тоже понемногу изживал свою сухопутную специфику и все больше переходил на шельфовые моря. Неслучайно теперь старый тот институт свое существование прекратил, а на его месте возникла новая организация - СЕВМОРГЕОЛОГИЯ, начало которой, по существу, положили наши первые плавания.

В моем письменном столе много лет бережно хранятся вместе со значками участника экспедиций на Северный Полюс военно-морской значок "За дальний поход", врученный мне как и всем членам экипажа еще в шестьдесят втором году, и особо ценимый мною бронзовый жетон "За походы на "Крузенштерне". На жетоне, слегка накренясь, летит вперед парусник, напрягая паруса. И я вспоминаю прикосновение горячей пахнущей сосновой смолой палубы к босым ступням, созвездие Южного Креста, немного наклоненное над ночным океаном, как бы для благословения, негромкие звуки баяна на баке, где курят отдыхающие после вахты матросы, мерцающие светила, раскачивающиеся над головой в черной сетке снастей и соленые офицерские байки. И мне на память приходят предостерегающие слова старого римлянина: "Если судно никуда не плывет, ни один ветер ему не попутный".

<p>Остров Гваделупа</p>

Проснулся я от ощущения, что на меня кто-то смотрит. Открыв глаза, я действительно увидел, что на моей груди прямо перед носом сидит на задних лапах огромная крыса и внимательно меня разглядывает. Я с криком вскочил. Спрыгнув на пол, крыса зашипела и неторопливо ушла. Мерное скрипение старых переборок и глухие удары волн о борт вернули меня к действительности. Вместе с Трубятчинским и большой геофизической группой летом 1966 года мы отправились в новую экспедицию, в Пенжинскую губу Охотского моря на судах Дальневосточной гидрографии "Охотск" и "Румб".

Перейти на страницу:

Все книги серии Барды

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии