И умереть мы обещали

Тогда я не мог понять, как сильно он любил старика. Вот, у меня есть отец. Наверное, я его тоже люблю. Никогда не задумывался над этим. А если бы с ним что-то случилось? Нет! Даже думать о таком не хотелось!

После долгих прощаний с родственниками, их отъезда, отец, к радости сестер и меня, объявил, что мы отправляемся в Петербург, а за имением будет следить управляющий.

– Прощай, брат, – обнял меня Василий. – Очень рад обрести племянника. Как станешь капитаном какого-нибудь фрегата, возьми меня с собой хоть в одно плаванье. Я в море ни разу не был.

– Когда это будет? – усмехнулся я.

Товарищ его уже сидел в седле. Ординарцы в сторонке готовились к выезду

– Надо же, приеду в полк, расскажу: пять племянниц – беда! – весело крикнул он Назимову. – Но зато есть племянник – орел! Высокий, вихрастый. Эх, как же ты на деда похож, – с грустью обернулся он ко мне.

– Я?

– Где-то в кладовых портрет его есть, он в юности – ну, вылитый ты, – Василий отвернулся и украдкой смахнул слезу.

Степан вывел ему оседланного Грома. До чего же здорово конь смотрелся под синим уланским чепраком, с перетянутыми бабками, расчёсанной гривой.

– Все же берете в войска? – с сожалением спросил я.

– Беру. Ты же сам меня убеждал: застоялся он здесь. Я тебе и поверил. Ну, еще раз – прощай. Даст бог – свидимся.

Он лихо запрыгнул в седло, поправил плащ, подбитый мехом. Нахлобучил на голову лисий треух.

– Дядя Василий, – выбежала Маша, путаясь в длинной заячьей шубке. – Погодите. Я вам платок вышила.

Она протянула ему кружевной платочек.

Василий засмеялся, нагнулся. Подхватил Машу и усадил перед собой на коня:

– Дурешка моя маленькая. Да меня же в полку засмеют, если увидят женский платочек.

– Неправда, – мотнула головой Маша. – Вы скажите, что племянница подарила.

– Спасибо, Машенька, – Он осторожно поставил ее обратно на землю, а платок спрятал под колетом на груди. Обернулся к товарищу: – Ты свидетель: платок Машенькин.

– Клянусь честью, – козырнул Назимов, чуть не скинув высокую конфедератку.

Всадники умчались. Я еще различал их до деревеньки, но когда они въехали в лес, то совсем пропали. Надо же, а у меня славный дядька, улан. Наверное, скоро генералом будет… А может – не скоро. Но все равно – здорово иметь дядьку – бравого кавалергарда. Вот так, спросит кто-нибудь: – А есть у тебя в роду служивые? А как же, – отвечу я небрежно. – В Литовском уланском.

***

Отец оживленно командовал дворовым, укладывавшим сундуки на задок саней. У него был вид человека, спихнувшего с себя непосильную ношу. Маменька суетилась, прося покрепче вязать поклажу. Маша помогала маленькой Оленьке застегивать шубку.

– Александр, ты еще не собран? – погрозил мне отец. – Давай скорее. Через полчаса отправляемся. В санях поедешь или верхом?

– Верхом? – не понял я. – Вы решили взять еще лошадей?

– Ах, ты же ничего не знаешь. – Он обнял меня за плечо и тихо стал говорить: – Мы с матерью посоветовались… У нас теперь будет доход с имения, да с мануфактуры. Вот, решили снять дом побольше. Ну, а к дому нужен выезд. У нас теперь будет свой выезд…

– Свой? Здорово! – обрадовался я, но тут же спросил: – А кто будет конюхом?

– Найдем конюха. Экая проблема!

– Папенька, давайте Степана возьмем, – тут же нашелся я. – Лучше него никто не справится. Да и человек он – ладный.

– Степана? – отец призадумался. – Пожалуй, ты прав. Но если Зигфрид Карлович приболеет, кто за имением следить будет?

Я недослушал и побежал на конюшню. Как раз, Заречный выводил двух поджарых коней для нашего выезда.

– Степан! – накинулся я на него

– Что случилось, барин? – испугано воскликнул он.

– Степан, ты останешься с нами в Петербурге.

– Фу, ты… Барин, да что я там забыл? – усмехнулся Степан.

– Ну, как же. У нас теперь будет другой дом и выезд…

– Это ж мне бороду надо будет стричь, да ливрею носить, – недовольно покачал он головой.

– Степан, ну, пожалуйста, – взмолился я.

– Как скажете, – улыбнулся он, – Коль табачок найдется добрый…

– Да найдется, найдется, – успокоил я его.

– Это кому? – спрашивал у кого-то отец.

– Так, благодетелю моему, Александру. Шубейку справить, али коврик сделать.

Мы со Степаном обернулись. Федор с туляком за спиной показывал отцу выделанную и уже почищенную медвежью шкуру.

– Я ее отваром дубовым вывел, да щелоком потом – не пахнет.

– Ну, спасибо, – нехотя согласился отец.

– Спасибо, Федор, – крикнул я, вскакивая в седло.

– Это вам, – громаднющее. Я теперь с таким ружжом столько добуду, столько…

Сани тронулись. Степан на облучке посвистывал, подгоняя тройку. Я скакал рядом, ведя на поводу еще одну лошадь. На минуту придержал коня, обернулся, посмотрел на пригорок, где оставалась большая, красивая, но какая-то неуютная усадьба. Дворовые столпились на крыльце, провожая нас. Горбатая сука Матильда мчалась вслед. Но, добежав до ворот, борзая остановилась, словно наткнулась на преграду, жалобно залаяла, переходя на вой. В окне, там, где была моя спальня, сидел грустный рыжий Маркиз.