И умереть мы обещали

– Ну, что ж ты хотел, Сашенька, – рассудил отец Никодим, хмуря высокий лоб над мохнатыми седыми бровями. – Сам дед твой виноват в сем. Бог же ему сказал, наверняка: прости сына, иначе внуки чтить тебя не будут. Он сделал выбор. Но и ты его теперь прости, за себя прости и за него прости. А то сердишься на усопшего сейчас за свой испорченный день рожденья, а его там, на небе, апостол Петр бранит, на чем свет стоит.

– Правда, что ли? – глупо спросил я.

– Конечно. Прости ему все. А праздники у тебя еще будут, вот увидишь. Да и этот день рожденья просто так не пройдет. Пойди сейчас, поставь угодникам свечку за деда, да помолись. Давай и я с тобой.

Мы стояли у иконостаса и молились. Свечки потрескивали. Отец Никодим шептал молитву и крестился. Я вслед за ним. С каждым произнесенным словом молитвы мой дух обретал спокойствие. Внутри устанавливалось равновесие, и я уже ни на кого не злился, а в моем колодце плескалась свежая вода, играя солнечными бликами.

– Послушай, отец Никодим, я же тебе еще кое-что не рассказал, – выпалил я, после того, как мы закончили. – Я же в лесу со слугой дьявола повстречался.

Горбатая старушка – свечница испуганно вскрикнула, услыхав мои слова, и принялась неистово креститься.

– Сашенька, да что ты такое говоришь, – недовольно покачал головой Никодим.

Я рассказал ему об охоте и ночной встрече с волчицей. Священник слушал меня внимательно. Потом задумчиво сказал:

– Это, Сашенька, – знак. Ждут тебя большие испытания. Готовься. И не забывай, чему я тебя учил. Наше оружие – молитва. Наш оплот – Вера. Наш защитник – Господь. Коль будешь помнить мои слова – выдержишь все испытания.

Я вышел из церквушки спокойный и уверенный в себе. Прежние обиды теперь казались сущей глупостью. Я раздал медяки нищим и пошел темной морозной улицей домой.

Отче наш, конечно же, ты есть на небеси… Как есть солнце днем, а луна ночью, как вот эта комета, распушившая хвост среди звезд.

Я вошел в свой двор и облегченно вдохнул полной грудью. И чего переживал? Подумаешь, четырнадцать исполнилось. Без подарков, конечно не останусь. Наверняка папенька прикупил мне новые сапоги для верховой езды или еще что-нибудь. И Машенька булавку подарила. Надену ее завтра, обязательно.

Дворник скреб снег широкой лопатой. На серой улице редкие прохожие шли не спеша. О чем-то разговаривали. Как-то обидно вдруг стало совсем за другое. Вот, исполнилось четырнадцать, а я в жизни еще пока ничего не достиг. Вроде бы уже не маленький, а все за мальчишку считают. Даже Степан, наверняка, тоже так думает, хоть и виду не подает.

Вдруг в памяти всплыл один случай, произошедший со мной ровно год назад. До сих пор остались светлые воспоминания о тех днях, но и неприятный осадок в душе.

Машеньку и меня пригласили в Польский дом на детский праздник Ангела по католическому календарю. Польским домом называлось дворянское собрание герцогства Варшавского в Петербурге. Располагалось оно рядом с костелом Святой Екатерины на Невском. После органного концерта выступал детский хор. А затем под аккомпанемент клавесина пела удивительно красивая девушка, года на три старше меня. Чудесный голос звенел под сводами костела, словно трель жаворонка. Взгляд так и притягивал к ее слегка вытянутому красивому лицу. Глаза светло-карие, и как будто искрились. Открытые белоснежные плечи казались чуть широкими для девушки, но этот маленький недостаток скрашивали красивые длинные руки, затянутые по локоть в шелковые перчатки. Белое атласное платье стягивал розовый поясок чуть выше талии. Как же она завораживающе пела. Я слушал ее и забыл про все на свете. «Аве Мария». Звуки ее голоса вибрировали во мне, отрывали от земли и уносили куда-то в небеса, где нет горя и страданий – есть одно блаженство и бесконечная радость. Нет, она была не земной, она была ангелом.

После концерта нас позвали в просторный зал с высокими стрельчатыми окнами и зеркалами в массивных рамах, где накрыли столы с угощениями. Там же была и чудная певунья в окружении подруг. Но все подруги казались блеклыми осенними мотыльками, по сравнению с ней – весенней бабочкой. Влюбился я или нет – не знаю. Все же она была заметно старше меня. К ней подходили юноши, восхищались ее голосом, целовали руку. Она всем приветливо отвечала. Ни разу никого не наградила холодным взглядом или даже искоркой высокомерия. И я хотел было подойти, но не смел. Кто я, и кто она. Мне казалось, она так далеко от меня: Афродита на склоне Олимпа, а я – простой пастушок в долинах Фессалии.

Лакей подал мне фужер с ситро и предложил пирожные. Я отказался от сладостей. Но и ситро мне не удалось пригубить. Маша подбежала, дернула меня за рукав и заговорщицки шепнула:

– Сашенька, пойдем скорее.

– Куда? – сопротивлялся я.

– Да оставь ты этот бокал! Пойдем! – требовала сестра.

Я поставил фужер на сервировочный столик и последовал за сестрой. Всего обдало холодом, когда я вдруг понял, куда она меня тянет.

– Прошу познакомиться с моим братом. Александр Очаров!