И танки наши быстры

«Вот так. Купил за пятьсот, продал за двести пятьдесят, – устало думал Бурцев. – Ай да молодец! Ловкий бизнес провернул! Можно подумать, что я деньги сам рисую. Сколько надо, столько и нарисовал!»

«И что, спрашивается, мешает нам жить по-человечески? Вот, вроде бы, и с работой наконец наладилось, и с деньгами... Семья, жилье, машина... Все хорошо... Живи и радуйся! Так нет! Мы не можем. Нас будто кто под руку толкает, и мы ищем приключений себе на голову. Сами же превращаем свою жизнь в дурацкий анекдот».

«А вообще-то, нужно Бога благодарить, что отделался таким образом. Запросто мог бы до конца дней нянчиться дома с этим уродцем, служа посмешищем друзьям, семье и всей округе».

Бурцев поморщился и пригнулся к стеклу.

«Благодарить Бога... Кто это сегодня так проникновенно говорил о Боге?... Девушка из восьмой квартиры. Которая считает себя виноватой, потому что попросила у Бога то, что нельзя просить... А некоторые дяди...» – Бурцев покачал головой.

Он вспомнил Настю, ее лицо, волосы, заплаканные глаза. Вспомнил их бестолковый разговор. «Человеку нужно было с кем-то поговорить, кому-то выговориться. Она была явно не в себе, нервничала, а я слушал вполуха, и говорил какие-то глупости. Потому что в то время мог думать только о своем пингвине. Как псих, ей-богу!»

И тут вдруг Бурцев вспомнил еще одну встречу, еще одного человека, с которым он разговаривал сегодня утром. Того странного мужчину, который просил за деньги помочь ему попасть в квартиру к своей знакомой и которого Бурцев посчитал за психа. Бурцев напрочь забыл об утреннем разговоре, а теперь разговор этот вдруг всплыл в памяти во всех подробностях.

К кому хотел попасть тот мужик? К своей знакомой, к одинокой женщине, которая живет в одном с Бурцевым подъезде. А таких женщин, собственно, две: Зина и эта девушка из восьмой. Если отбросить Зину, остается именно Настя.

В одну минуту Бурцев вспомнил телефонные звонки, на которые девушка не отвечала. Ее странные слова... Ее неестественное возбуждение...

Бурцев почувствовал, как под ложечкой у него засосало...

Въехав в свой двор, Бурцев заметил стоящий у подъезда желтый милицейский газик. Чуть в стороне от него, возле дверей серело несколько человеческих фигур. Бурцев наспех припарковался и вышел из машины. Проходя мимо газика, он увидел за рулем сержанта-водителя, который дремал, надвинув на глаза серую форменную ушанку. У дверей стояли соседские женщины. В центре – Зинка и маленькая старушка из двенадцатой квартиры.

– Что? Что случилось? – подошел Бурцев к женщинам.

Зинка посмотрела на него укоризненно. Ее лицо было сильно заплакано.

– Бурцев!... Тут такое было... Такое... – сказала она.

– Что?

– Там в восьмой квартире...

– Что?

– Убили...

– Убили?!

– Да!

– Кого? Ее?

– Да! Валентину!

– Какую еще Валентину?

– Нашу Валентину. Филиппенко. С шестого этажа!

– А ее-то зачем?

Бурцев почувствовал спазм у себя в животе.

– В том то и дело, что просто так!

– А Настя? Ну, эта новенькая, из восьмой квартиры.

– Эта жива. Что ей сделается?

Бурцев недоуменно посмотрел Зине в лицо.

– Постойте, постойте! Я же только что... Был в восьмой... Разговаривал...

– Это час назад случилось. Или чуть больше...

– Ну? Говори!

– Валька там сидела. В восьмой. Зашла поболтать, а хозяйке нужно было в магазин. Вот Валька и осталась... Цветы пока полить или еще что-то... Хозяйка сказала, что скоро вернется...

– Ну?

– Ну и какой-то мужик. Среди бела дня. Представляешь!

– Мужик?!

– Да!

– Это Зинка его туда пустила, – скрипучим голосом сообщила сухонькая старушка. И скорбно поджала губы.

– Что вы такое говорите! – пошла красными пятнами Зинаида.

– Да-да, – подтвердила старушка. – Эта-то, молодая, из восьмой, мужика, видать, пускать не хотела. А Зинка ему помогла.

Бурцев все еще ничего не понимал.

– Я же ничего не знала! – начала оправдываться Зинка. – Что внутри Валентина... И все прочее... Он остановил меня во дворе... «Позвоните, говорит, в восьмую квартиру, скажите хозяйке, что вы соседка».

– А как он выглядел? – вдруг что-то вспомнив, спросил Бурцев.

– Солидный такой. С усиками. Пальто с воротником. Бурцев кивнул.

– «Мы, – говорит, – с ней поссорились, она меня не пускает. А я хочу помириться. Я ее муж».

– Как муж? – не понял Бурцев. – Какой еще муж?

– Я не знаю. Он так сказал. «Она, говорит, совершила ошибку. Предала меня. Но я готов простить...»

– И что? – спросил Бурцев.

– Я и позвонила.

– Вот-вот, – подытожила соседская старушка. – Теперь, Зин, ты пойдешь как соучастница. Как пить дать!

– Какая соучастница, Господь с вами! Вы думайте, что говорите, – плачущим голосом воскликнула Зинаида. – Откуда я могла знать, что у него на уме!... – она повернулась за поддержкой к Бурцеву.

– А денег он тебе не предлагал? – спросил Бурцев.

Зинаида сердито на него посмотрела.

– Какие деньги, Бурцев? Откуда?

– Ну, ну. И что дальше?

– Я в дверь-то позвонила... А он к стене прижался, чтобы его в глазок не было видно. Валентина спросила: «Кто?» Я ответила, что, мол, я. Она дверь и открыла.

– Там же видеокамера на дверях.

– Валентина с ней, видимо, не умеет...

– И что?