И солнце взойдет. Он

– Не перебивай меня! – рявкнул он, и Рене мгновенно подавилась готовыми сорваться объяснениями. – Если тебя так волнует этот вопрос, то я не оплачивал тестов, экзаменов или счетов в парикмахерской ни для Рене Роше, ни для кого-либо ещё. Ясно?

Рене оставалось лишь ошарашенно кивнуть. Убедившись, что его услышали верно, Ланг развернулся и направился прочь из ординаторской. Ну а она медленно выдохнула. Не оплачивал? Быть не может!

Однако чуть позже, когда в обеденный перерыв Рене забежала к доктору Фюрсту, то замученный анестезиолог подтвердил – глава отделения действительно здесь ни при чём. Повертев в руках распечатку платёжки из банка, Рене уселась на высокий лабораторный стул и устало потёрла лицо.

– Я не понимаю, зачем ему это нужно. – Она поскребла ногтем чёрные буквы «Колин Энгтан», словно за ними, как в лотерее, мог скрываться приз в виде небездушного Энтони К. Ланга, а потом опять уставилась в чашку с несладким чаем.

– В память о профессоре Хэмилтоне? – предположил Фюрст. Он сидел, уперевшись затылком в подголовник своего большого офисного кресла, и, похоже, страдал. – Господи, сдается мне, у нас подтекает какой-то из наркозных аппаратов. Череп просто раскалывается!

– Не подходит, – откликнулась Рене и поднялась со своего места. Сделав несколько шагов, она положила ладони на голову встрепенувшегося анестезиолога, а потом резко, но осторожно наклонила в сторону. Послышался хруст и облегчённый вздох. – Насколько мне известно, они не общались более пяти лет. И нет, с аппаратами всё в порядке.

– Тогда, быть может, это своего рода меценатство? Он наверняка слышал о тебе от матери…

– Доктор Энгтан была так же в недоумении, – заметила Рене и уже отвернулась, когда вдруг замерла, озарённая одной мыслью. – Доктор Фюрст… а вы знакомы с Колином Энгтаном?

Послышался грохот, и подскочившая от испуга Рене увидела, как главный анестезиолог торопливо поднимал с пола огромную жестяную вазу – подарок от какой-то ассоциации. Фюрст придирчиво осмотрел помятый бок, вздохнул и бросил в сторону двери непонятный тоскливый взгляд.

– Сэр? – напомнила о себе Рене.

– Эм, да… виделись пару раз, – почему-то неловко замялся он и вцепился в пострадавшую вазу, будто та была его единственной опорой в жизни.

– И как он? – с искренним интересом спросила Рене. Она развернулась к неловко поёрзавшему в своём кресле Фюрсту, а потом и вовсе уселась напротив.

– Ничего такой… нормальный, – пришёл совершенно пространный ответ. – Не без чудес, конечно. Но хирурги все немного странные… Да, впрочем, кому я это говорю.

– А где он сейчас работает? – не унималась Рене. И с удивлением заметила, как покраснели уши анестезиолога.

– В Монреале, насколько мне известно, – наконец, выдавил он и стиснул вазу так, что на той образовались новые вмятины. Заметив это, Фюрст быстро вернул бедный предмет обратно на стол, а затем откашлялся. Его явно что-то беспокоило, но занятая своими размышлениями Рене отмахнулась.

– Незадолго до своей смерти профессор Хэмилтон пытался договориться с доктором Энгтаном о практике для меня, – медленно произнесла она, а Фюрст удивлённо вскинул голову, прислушиваясь. – Устроил показательную операцию, хотел продемонстрировать мои умения… Но Энгтан не приехал. Вместо него был другой.

– Кто? – чуть сипло переспросил Фюрст, а потом снова откашлялся. Теперь уже по-настоящему.

– Не знаю, – Рене пожала плечами. – Я не видела его толком. Но он следил за операцией, а потом у них с профессором вышла некрасивая ссора… Дальше вы знаете.

Она поджала губы и отвернулась. Вспоминать тот день оказалось всё ещё больно. Ах, будь Рене чуть лучше, сноровистее, умнее, возможно, тогда бы ничего не случилось.

– Думаю, какими бы мотивами ни руководствовался Энгтан, тебе не стоит ломать над этим голову, – после небольших раздумий проговорил Фюрст. Он хмурился и явно казался чем-то недовольным, но усмехнулся, когда услышал ответ.

– Я хотела его поблагодарить.

– Поверь мне, твои успехи он оценит гораздо выше простых слов.

– Как доктор Ланг, – хмыкнула позабавленная Рене, а Фюрст натянуто улыбнулся.

На этом разговор резко прервался, чему главный анестезиолог, похоже, был рад. По крайней мере, его лицо озарилось такой радостной улыбкой при виде вошедших студентов, что Рене поспешила попрощаться и убраться из кабинета.

С тех пор прошло две недели, за которые Рене поняла, что не ошиблась. Для Энтони Ланга дела действительно были важнее. Решив, что наглость – скрытая добродетель его неугомонного резидента, он теперь ни на шаг не отходил от Рене. Отчего в голову закралась крамольная мысль, что с самого первого дня следовало плюнуть на все запреты и вломиться в операционную.