И солнце взойдет. Он

Как бы то ни было, отныне каждое утро начиналось с обхода. Потом следовал неизбежный отчёт перед наставником о пациентах, студентах и, конечно же, об изученном материале. Ланг спрашивал обо всём: от техники сбора анамнеза до выбора игл; от видов повязок до типа антибиотиков. Он не щадил, не скупился на язвительные комментарии, иногда даже срывался на крик, но при этом учил и, в целом, оставался доволен. Об этом говорила ухмылка, с которой он легко запрыгивал на сегвей и растворялся в коридорах больницы. Да, «позорные чтения», к вящему неудовольствию Ланга и тихой радости остальных, пришлось отменить, но он всё равно нашёл, как усложнить Рене жизнь.

Наставник требовал знать наизусть протоколы, но при этом импровизировать, быть готовой сорваться на срочную операцию или же часами корпеть над стопками тестов, что он приносил для неё в ординаторскую. Рене старалась всё структурировать, собирала по темам и даже обклеила шкафчик листочками с записями, но информации становилось лишь больше и больше. Рене приходилось оставаться после работы, чтобы управиться со всеми заданиями. И из-за того, сколько времени они с Лангом проводили в больнице, её то и дело посещали неуместные мысли.

Например, она не знала, отдыхал ли когда-нибудь Ланг. Он постоянно был где-то поблизости: контролировал отделение, оперировал, возился с бумагами. После рабочего дня Рене неизбежно наталкивалась на его байк, а с утра первым делом замечала тот на парковке. Казалось, будто глава отделения прирос к этим палатам и коридорам, довольствуясь сном на коротком диване в своём кабинете или койкой в комнате дежурного резидента. Но, поделившись этими мыслями с Роузи, Рене услышала вполне ожидаемое:

– Чёртов нетопырь.

Однако вряд ли Ланг спал под потолком. Во-первых, его не выдержала бы ни одна из конструкций, а во-вторых… Однако думать, что «во-вторых» наставнику милее больничные стены как-то совсем не хотелось. Слишком уж от этой мысли веяло тоской и депрессией, потому что даже со своим диким графиком Рене находила в обыденности что-то приятное. Например, развесила наконец свои акварели, пристроила на подоконник герберу, а ещё даже нашла пару-тройку приятелей среди пациентов центра реабилитации. Старик Джон, малыш Клоп и огромный и смуглый Чуб-Чоб из рода гуронов два раза в неделю скрашивали вечера, когда рассказывали байки у неё в кабинете. В общем, жизнь вроде бы шла своим чередом, однако была одна мелочь, что никак не отпускала Рене.

Это началось почти сразу, и только усиливалось каждый раз, стоило оказаться за операционным столом. Рене смотрела на Ланга, он не смотрел на неё, а между ними была… Глухота. Плотная внутренняя тишина, которую не нарушали ни звучавшая из динамиков громкая музыка, ни команды наставника.

Солнце светит из моих глаз!

Солнце светит из моих рук!

– вместе с Rammstein каждый день бесновалось его огромное эго, но Рене не могла ни почувствовать, ни понять мыслей Ланга. После того странного мига две недели назад, когда они будто стали одной движущей силой, эта ватная тишина казалась неправильной. Наставник был глух, словно тюрьма Алькатрас, и Рене отчаянно не хотела себе признаваться, что это её беспокоит. Однако день ото дня на душе становилось тревожнее.

В один момент она даже подумала, что дело в недоверии к ней. В конце концов, Ланг привык оперировать с лучшими. Так что Рене решила тайком попробовать поработать с кем-то другим, набраться опыта и… Боже, она сама не знала зачем! Но попытка закончилась весьма мерзким выговором, а ещё чуть не порванными связками, когда её грубо вытащили за руку прямиком из помывочной. Доктор Ланг оказался удивительным жадиной. Тогда же у них состоялась ещё одна ссора.

Разгневанный наставник раздувал свои ноздри и зачем-то опять настоятельно убеждал сменить шампунь или крем, а может, и вовсе целые куски кожи. Рене же терпеливо молчала, прежде чем поставила перед фактом, что вот уже месяц её средства вовсе без запаха. На этом чудной спор зашёл в тупик, и оставшийся день они провели картинно друг на друга надувшись. Роузи, которая в итоге наложила повязку на пострадавшую кисть всё той же злополучной левой руки, сухо заметила:

– На самом деле, не припомню за ним такого. – Она хмурилась за большими линзами очков, пока сноровисто наматывала эластичный бинт. – Кричал, выгонял, увольнял. Но чтобы травмировать…

– Не думаю, что он специально, – немного горько хохотнула Рене и попробовала пошевелить пальцами. Вышло не очень.

– Знаешь, Ланг точно когда-нибудь тебя прибьёт. Вот так же невзначай воткнёт в сердце скальпель, а потом ещё удивится отчего же ты сдохла, – резко откликнулась Роузи и тщательно закрепила конец бинта скобами. – Растяжение небольшое, но пару дней придётся походить так.

– Спасибо.