Негромко веселился переехавший прямо к кровати приёмник, ну а за окном было привычно темно. И хоть потрёпанный жизнью зелёный торшер едва разгонял полумрак, Рене свет не требовался. По крайней мере, перечень мышц голеностопа она могла зачитать даже в коме, а потом показать на собственных изуродованных балетом ногах. Плёвое дело! Так что лежавший на комоде справочник по анатомии в данный момент служил лишь отличным противоскользящим упором во время растяжки и ни на что более не годился.
Поговаривают, что крупные больницы никогда не спят. Что вечная круговерть, когда непременно что-то случается, никогда не заканчивается. Однако Рене знала, что это не так. Всегда есть такой час, когда не слышно ни шагов, ни разговоров, ни даже далёких сирен машин скорой помощи. Только шорох промышленной вентиляции и равномерный писк аппаратов. Всё затихает, чтобы, как только стрелка часов минует волшебную цифру, вновь взорваться звуками голосов, грохотом и бесконечными трелями телефонов.
В это утро Рене застала именно эту благодатную тишину. Тускло светили через одну коридорные лампы, где-то в маленькой комнатке спал дежурный на эту ночь врач, и даже в ординаторской было ещё темно. Ступив в раздевалку, Рене щёлкнула выключателем, сделала пару шагов и ошарашенно замерла. Она растерянно уставилась на свой исписанный сверху донизу шкафчик, а потом медленно осела на удачно оказавшуюся поблизости скамейку.
На этом надписи не заканчивались. Их было много, отчего они теснились по всей поверхности металлической дверцы, наползали друг на друга, спутывались словами и цеплялись буквами. Чёрный маркер покрывал каждый миллиметр поверхности так густо, что где-то смазался, и прочитать торопливо нацарапанные пожелания оказалось невозможно. Впрочем, уж об этом Рене не жалела точно. Она поднялась, медленно подошла к шкафчику и провела коротким ногтем по одной из фраз, оставив после себя тонкую чистую полосу.
Вот как. Рене поджала губы и посмотрела себе под ноги. Вот как…
Было даже забавно, что в царстве жизни, – в том месте, где она ценилась, как ничто другое, – кто-то хотел эту самую жизнь отнять. Не убить, но сделать настолько невыносимой, чтобы Рене захотела отсюда уйти. Хмыкнув, она повернула кодовый замок и резко распахнула дверцу. Глупо отрицать, но некоторым людям просто необходимо кого-нибудь ненавидеть. Оставалось только понять – кому.
Накинув халат, она прислушалась к нараставшему гулу ожившего отделения и аккуратно закрыла шкафчик. В тот момент, когда первый коллега вошёл в раздевалку, Рене защёлкнула замок на исписанной дверце и направилась прочь. Она не будет стирать обидные фразочки. Не будет признаваться в том, что те хоть как-то задели или расстроили. Вместо этого, Рене уверенно направилась по коридору к огромной доске с расписанием.
Остановившись напротив своеобразного календаря, куда записывали пациентов, операции и имена ответственных хирургов, Рене чуть прищурилась. Она точно знала, что ещё вчера вечером, несмотря на скандал, её фамилия встречалась там минимум семь раз. Однако теперь вместо этого там красовались лишь смазанные полосы, которые подчёркивали одинокую надпись
Рене медленно выдохнула и почувствовала, как от волнения сжался желудок. Наверное, это ошибка или розыгрыш тех шутников, кто испортил ни в чём неповинный шкафчик. Ведь, если доктор Ланг её не уволил, значит, действительно планировал довести обучение до конца. Ну правда, не будет же он противоречить сам себе? И, ещё раз бросив на расписание недоверчивый взгляд, Рене развернулась и уверенно направилась в конец длинного коридора, где в глухом тупике находился кабинет Ланга. Только вот она оказалась закрыта, а сам глава отделения, по словам не очень общительной дежурной сестры, даже не появлялся. Это было странно, но не критично. Первая операция начиналась лишь через полтора часа, так что Рене решила заняться студентами в надежде перехватить наставника до того, как придётся спускаться в помывочную.