И солнце взойдет. Он

– Полагаю, ваш друг знал, о чём говорил.

– Безусловно. Но, увы. Он не мой друг, хотя я бы этого очень хотел. Впрочем, такая мелочь не меняет факта, что его слова я вряд ли когда-нибудь забуду.

– Потому что он смог? Смог переступить через имя? – с каким-то внутренним волнением спросила Рене. Она не знала, о ком говорил Фюрст, но уже чувствовала уважение к тому незнакомцу.

– Да. И потому я хочу попросить подумать ещё раз, прежде чем уйти. – Он кивнул в сторону монотонно гудевшего компьютера, намекая на поданные заявки, а потом неловко замялся, но всё же обратился к ней по имени: – Рене… Я понимаю, доктор Ланг не самый приятный человек. У него дурной характер и раздувшееся эго, отвратительные привычки и сомнительный юмор. Но при этом такое чувство ответственности, что уже граничит с патологией. И если он взял себе ассистента, то доведёт обучение до конца.

– Но он не брал. Ему меня навязали. Доктор Энгтан просто поставила перед фактом, пригрозив увольнением и потерей лицензии, – покачала головой Рене.

– Всё равно, что пугать заключённого свободой, – фыркнул себе под нос Фюрст. – Дело вовсе не в этом…

– Разве? Мы познакомились сутки назад. С чего бы ему ещё заниматься благотворительностью, если не по принуждению. Ведь он даже не видел, как я оперирую, – хмыкнула было Рене, но немедленно замолчала и смутилась, когда заметила устремлённый в свою сторону взгляд. – Что-то не так?

– Не видел? Вы уверены? – протянул Фюрст и нахмурился, стоило Рене уверенно кивнуть. Однако затем он поджал тонкие бледные губы, отряхнул крошки с коленей и медленно поднялся, задумчиво покручивая в пальцах шприц-ручку. – Что же, тогда Ланг, очевидно, нашёл иную парочку хороших причин, чтобы оставить вас.

– Но…

– Мне надо идти, – неожиданно заторопился глава анестезиологии, и Рене растерянно моргнула, когда он нервно поправил болтавшийся на шее стетоскоп, а затем нарочито тщательно откашлялся. – Подумайте над тем, что я рассказал.

Подумать? Вообще-то, работа была не единственной проблемой. Рене даже не знала может ли вернуться в квартиру, или раздражённый утренним шумом мистер Смит уже вышвырнул все её вещи. Право слово, случись так, и этот день стал бы самым знаменательным в жизни. Так что она лишь хмыкнула.

– Ради чего? Вы настолько уверены, что он меня не выгонит? Мне казалось, доктор Ланг был предельно конкретен в своих желаниях.

– Уже начало пятого вечера. – Фюрст демонстративно взглянул на часы. – Энтони уехал. А на моём столе директора больничной резидентской программы так и не появилось приказа о вашем увольнении.

Что?! Рене ошалело дёрнулась, затем закашлялась, а потом вовсе едва не свалилась со стола, когда нервно дрогнула упиравшаяся в кривое колесо нога. Стол директора программы? Вот чёрт! Рене зажала рукой рот. Это значит… О-о-о.

– Спасибо, – едва слышно выдала она в попытке совладать с собственными эмоциями. – Спасибо…

– Не стоит. Просто решил, что этот факт сможет поднять вам настроение, доктор Роше.

– Рене, – напомнила она совершенно бездумно, на что Фюрст едва заметно улыбнулся и вежливо склонился.

– В стенах этой больницы исключительно доктор, мисс. Кстати, вашего летуна перевели в интенсивную, состояние тяжёлое, но выкарабкается. Остальные операции прошли штатно. Их выполнила дежурная бригада.

– Почему не доктор Ланг? – встрепенулась она, но главный анестезиолог лишь пожал плечами.

– Что происходит в голове Энтони Ланга, не всегда знает даже сам Энтони Ланг, – философски протянул он. А затем махнул рукой и направился к выходу, оставив Рене с ворохом сомнений и мыслей, среди которых главной была – возвращаться ли.

К большому облегчению Рене, когда она уже затемно вернулась домой, её вещи не валялись по всей улице, а ключ подходил к дверному замку. Джон Смит если и заметил возвращение шумной квартирантки, то никак не отреагировал. Хотя, скорее, попросту не услышал. Ор его телевизора доносился даже на другой конец их тупика, где у центра реабилитации бывших заключённых толпилась группа сомнительных прохожих. Так что Рене беспрепятственно прокралась на второй этаж и устало закрыла за собой хлипкую, почти картонную дверь. Торопливо полив поникшую без внимания герберу, она нырнула в холодную постель и попыталась расслабить уставшие ноги.

За последние несколько часов рабочего дня она так и не сумела решить, что же ей делать наутро. Вместо этого, Рене зачем-то прошла парочку тестов, провела ряд биопсий, а затем спустилась в скорую, где целый час возилась с прибывшими пациентами. Возникало лёгкое чувство брошенности. Привыкнув за последние годы к постоянному вниманию профессора Хэмилтона, она теперь растерянно бродила по затихшим перед ночной сменой коридорам и едва не бросала с горя монетку. Вернуться или сбежать? Проявить невиданную для неё настойчивость или привычно уйти от конфликта? На этом мысли окончательно застопорились. Но последнее, о чём подумала Рене до того, как перевернуться на другой бок, что работать с доктором Лангом было интересно. А значит…

Утро началось с привычной суматохи.