И солнце взойдет. Он

В голове Ланга будто бы взорвалась сверхновая. Забавно, но эта тема всегда действовала на него излишне деструктивно. И Рене вдруг задумалась – почему. Хотел сам и не вышло? О нет. Её даже передернуло от столь кощунственной мысли. У Энтони получилось бы всё! Так что же, не сошёлся с кем-то характером? Не нравилось само слово? Или был неудачный роман с кем-то из неврологии? Кхм… Тем временем Энтони с силой сжал край столешницы, пока пережидал раздиравшую череп боль, несколько суставов довольно хрустнуло, а потом он медленно договорил.

– Неважно, кем ты была. Сейчас у тебя роль пациента.

– Но это не отм-меняет того, что я по-прежнему врач!

– Ты НЕ врач! Умерь свой гонор, – жёстко отрезал Энтони, и Рене поджала губы. – Хватит постоянно оглядываться назад, и пойми уже наконец – у тебя не получится усидеть на этих двух стульях. Не со мной. Я не буду бороться с твоей ностальгией, спорить и потакать капризам в ущерб делу. Мне это не нужно. Так что выбирай: либо ищи нового руководителя для резидентуры по неврологии, акупунктуре или влиянию африканских танцев на родовую деятельность шимпанзе… либо прими уже факт, что через полгода ты получишь лицензию общего хирурга, а потом пройдёшь подготовку по травматологии. Всё.

Он замолчал и отвернулся. Мысль, что после этого Рене останется в Монреале, повисла в воздухе недосказанностью, но была очевидна обоим. Энтони совершенно точно собирался вылепить из ассистента свою точную копию, только вот она никак не могла решить – плохо ли это. Так что Рене озадаченно моргнула и покачала головой.

– К чему так-кая категоричность? – пробормотала она, а потом рассмеялась. – Будто ты решил меня шантажировать.

– Таковы правила моей игры.

Тони поднялся, а Рене уловила, как ударили в черепную коробку молоточки его монотонной мигрени. Он обошёл стол и встал у неё за спиной, не обратив внимания на предупреждающие окрики охраны. А дальше Рене услышала скрип спинки стула, когда Ланг склонился к её плечу так близко, что она ощутила, как в такт чужого дыхания защекотали шею выбившиеся волоски. А затем мир подернулся пеленой мятного цвета. Голос Энтони пробрался в голову откуда-то совсем издалека – из-за лазурных облаков и зеленоватого солнца:

– У тебя будет полтора месяца, чтобы принять решение. И когда я вернусь, мы обсудим.

С этими словами Ланг резко оттолкнулся и направился к выходу. Только около самой двери на секунду остановился, что-то сказал уже знакомому плечистому сержанту, а потом скрылся в чёрном провале тюремного коридора. Даже не попрощался. Рене вздрогнула, когда с другой стороны с грохотом закрылся засов.

Втянув сухой воздух комнаты в отчего-то горевшие лёгкие, она смежила веки, а потом медленно выдохнула. Да уж… Не такого разговора ожидала её влюбленная часть, рациональная же твердила, что Энтони прав. Она действительно рисковала. Да, не так сильно, как считал Ланг, но гораздо больше, чем ей самой показалось утром. Неловко поднявшись, Рене машинально подхватила куртку и направилась в сторону выхода. А на улице вдруг замерла и жадно втянула холодный воздух с примесью газов от проезжавших мимо машин. Неожиданно за спиной раздался шелест одежды, и Рене оглянулась.

– Пойдёмте, – пробормотал уже знакомый сержант. Он на ходу натягивал форменную зимнюю куртку, а во рту болталась зажатая связка ключей. – Отвезу вас домой.

– Не стоит, я вполне доб’русь сама, – смутилась Рене. От такого внимания стало очень неловко, а от следующих слов накатил окончательный стыд. Господи, ну почему у неё все невпопад?

– Ага. Не спорю, – согласился полицейский, а сам открыл пассажирскую дверцу припаркованной прямо у входа машины. – А ещё я знаю Ланга. Он хоть и обдолбанный адреналиновый наркоман с наклонностями суицидника, но точно не истеричка. Так что не хочу потом на операционном столе стать объектом для мести, если вы убьётесь где-то по пути из участка. Садитесь.

Рене помедлила пару секунд и нырнула в зябкий холод машины. Спорить было бессмысленно, к тому же ожидание и разговор вытянули последние силы. Голова немного кружилась. Отчаянно клонило в сон. Похоже, для первого дня на свободе приключений оказалось с избытком.

Следующая неделя прошла в постоянных визитах в больницу. Рене ездила на осмотры, проходила различные тесты, даже несколько раз встретилась с логопедом. И как бы ни переживал Энтони, как бы ни плевался ядом и каких бы ни ставил условий, но ей нужно было вот такое движение. Она часами проводила за столом, тренировала и разминала пальцы: сшивала позаимствованные у герберы листья, завязывала лигатуры, складывала оригами размером с ноготь, собирала пинцетом на скорость рис и зубрила… зубрила… зубрила техники, справочники и пособия, чтобы восстановить память. Чтобы ни секунды не сомневаться – она помнит. Даже Талмуд по запрещённой теперь нейрохирургии оказался прочитан до библиографического списка, в котором Рене отметила себе ещё пару статей. Всё, что угодно, лишь бы скорее вернуться. И, разумеется, она готовилась к квебекским слушаниям, что должны были состояться в последние дни перед Рождеством.