И солнце взойдет. Он

Изображение перед глазами неожиданно скомкалось, а потом заиграло сначала. Оно закружило вокруг исчезавшей в уличном мраке фигуры, пока Рене тянулась, звала, даже орала, но раз за разом оказывалась все дальше от мотоцикла. А потом воспоминания вовсе потеряли реалистичность. Перед глазами в снопе искр закружилось заднее колесо, куда наматывалась нитка дороги. Оно стремительно пожирало в себя полосы белой разметки и готовилось раздавить каждого, кто окажется с ним поблизости, так что Рене поползла прочь и попыталась утянуть за собой невесть как очутившееся рядом тяжёлое тело. А когда силы закончились, уткнулась в холодную кожу знакомой куртки, отчего в мире остался лишь ровный ритм чужого сердцебиения и… мята.

–Тони…

–Я здесь.

И снова мята-мята-мята, от чьей свежести наконец расслабились напряжённые мышцы. Рене провалилась в обычный сон.

Эхо переругивавшихся голосов продралось будто со дна, как бывает с эхом в глубоком колодце. Оно многократно отразилось от каменных стен, прежде чем выбралось на поверхность и взорвалось напряжённой речью. И Рене выплыла из небытия вместе со звуками.

– Извините, но на каком основании в этой ст’гане больничная палата вд’уг п’гев’гатилась в доп'госную комнату? Это неп'гиемлемо и недопустимо. П'гошу вас в последний р-р-раз – выйдите вон. Немедленно.

За четырнадцать лет под одной крышей Рене отлично знала, что когда Максимильен Роше говорил подобным, чуть визгливым тоном, с ним лучше было не спорить. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Если вы дорожили карьерой, репутацией или, на худой конец, жизнью, то следовало немедленно извиниться и удалиться куда-нибудь прочь. С этим приходилось мириться как Рене, так и главам каких-нибудь государств, потому что, несмотря на почтенный возраст, месье Роше оставался умён, хитёр… ну и излишне резок. К сожалению, его собеседник вряд ли до конца понимал, что именно за старик стоит рядом с ним, а потому решил продолжить глупый спор.

– Я вам в который раз повторяю, – устало вздохнул неизвестный. – У меня есть предписание допросить мисс Роше.

– А у меня есть п'гаво вышвы'гнуть вас из палаты. – Надо же, Рене ни разу не замечала, какой у дедушки забавный акцент. Интересно, у неё такой же?

– Но вы этого не сделаете.

– Как и вы не сделаете своего!

Спор явно зашел в тупик. Но тут в беседу вступил третий голос.

– Согласен с позицией доктора Роше. Палата в нейрохирургии не лучшее место для разговоров. К тому же Рене…

– А вот вашего мнения, докто'г Ланг, я точно не сп'гашивал! – передразнил злой шёпот, и Рене распахнула глаза.

Первое, что она увидела, – клетчатую полу шерстяного пиджака. Та маячила перед лицом сине-белыми полосами, чем вызывала рябь в не проснувшемся пока мозгу. Но взгляд скользнул дальше: по белой простыне и пластиковой спинке больничной кровати, а после уткнулся в знакомую долговязую фигуру.

Энтони сидел на подоконнике вполоборота, подогнув под себя левую ногу. В руках он перебирал один из знакомых эспандеров, пока изучал ночь за окном. Однако стоило лишь посмотреть в его сторону, как он немедленно поднял голову и посмотрел в глаза напуганной Рене. На привычно бледном лице она разглядела намёк на улыбку. Она отвела взгляд, уткнувшись в неожиданно закрывшие кисти манжеты чёрного свитера, а потом увидела уже знакомую грязь, и мир содрогнулся от череды вспышек.

Рене не поняла, как это случилось. Она просто смотрела на грязные, рваные джинсы, но видела с рёвом рухнувший мотоцикл и тело, что катилось от неё прочь. Перед глазами вдруг замелькали огни фонарей и искры от скользившего по асфальту металла, а затем всё заслонило красное сукно пустого стола, смех и стук бильярдных шаров, в который так точно вплёлся звук собственного удара о землю. И испуганно приоткрыв рот, Рене вновь посмотрела в лицо Энтони. Он больше не улыбался.

– …Учитывая вопиющее без'гассудство и наплевательское отношение к безопасности, вам вообще следовало бы помалкивать. Такому человеку, как вы, место исключительно за р-р-решеткой. И не думайте, что мне неизвестны ваши п'гедыдущие похождения. Я лично ознакомился с калифор-о-рнийским делом и должен сказать…

– С пробуждением.

Тихий голос Энтони перекрыл немного визгливую речь дедушки, и тот прервался. Боковым зрением Рене видела, как резко обернулся к ней Роше, как наклонился, немедленно посветив в глаза карманным фонариком, но она смотрела только вперёд. Туда, где под впервые опущенными рукавами то и дело выглядывал стальной бок наручников. О нет! Нет-нет! Рене попробовала было сесть, но Максимильен немедленно уложил её обратно.

– Тише-тише. Ты в больнице, все хо'гошо.

– Что здесь про… происходит?