И солнце взойдет. Он

В голосе почудился едва сдерживаемый треск огня, от которого отшатнулась даже привыкшая ко всему Роузи. Однако Рене не шелохнулась, только вглядывалась в наполненные злостью глаза да считала красные всполохи, прежде чем снова это почувствовала. То самое невероятное ощущение, когда внезапно рухнули стены, а мир стал в сотни раз ярче. Она будто смотрела чужими глазами и вздрогнула, стоило Лангу уставиться на тонкие руки. Все в красных пятнах до самых локтей.

Господи, разумеется, ей надо бы в скорую! Но…

– Нет.

– Рене!

– Я. Никуда. Не пойду.

Глава 10

Энтони Ланг бросил последний взгляд на обожжённые кисти, со свистом вытолкнул воздух сквозь плотно сжатые зубы и на мгновение прикрыл глаза. Внутренний спор вышел кратким и продуктивным. Большие руки крепко подхватили Рене за талию и настойчиво усадили на ближайшую скамью, после чего Ланг повернулся к замершей неподалёку Роузи. Ему хватило одного только кивка в сторону двери, чтобы медсестра мгновенно поняла молчаливый приказ и скрылась в коридоре. Где-то вдалеке загремели железные ящики с лекарствами. Убедившись, что проблемная подопечная не собирается падать в обморок или, не дай бог, продолжать спор, Ланг обратил внимание на притихших врачей.

По раздевалке пробежала волна, когда под взглядом главы отделения каждый из присутствующих невольно отшатнулся, но затем стало тихо. Настолько, что было слышно, как из пострадавшего шкафчика капала на пол вода. Рене перевела взгляд на чёрное от копоти нутро, где ярким пятном по-прежнему желтели остатки пальто, и в отчаянии стиснула пальцы. Вопреки любому здравому смыслу было жалко не руки, одежду или милые сердцу мелочи, а те самые конспекты – тетради, листы, выписки из протоколов операций. Она скорбела о знаниях, которые достались ей потом и, пора сказать прямо, собственной кровью. Неожиданно на плечо легла тяжёлая ладонь, и Рене вздрогнула. Вскинув голову, она встретилась взглядом с доктором Лангом и молча кивнула. Всё в порядке. Она в порядке.

Касание почти сразу исчезло, хотя ощущение теплоты в том месте осталось. Это было странно, и притом удивительно обнадеживающе. Тем временем глава отделения легко перешагнул два ряда скамеек и оказался около грустного шкафчика. За спиной опять хлопнула дверь, и пробежавшим по раздевалке сквозняком притянуло запахи мокрой бумаги, обуглившейся краски и горелого пластика, а Рене вдруг поняла, что вот так оно и вспыхнуло. Поток воздуха, обратная тяга и человеческая глупость – её или кого-то другого – неважно.

Неожиданно тишину раздевалки прорезал душераздирающий скрип, когда Ланг двумя пальцами толкнул отсыревшую металлическую створку. Она качнулась, вернулась назад под раздиравшие барабанные перепонки скрежет и визг, а затем ещё раз… и снова. Ланг качал её долго, пока некоторые не зажали уши руками, но большинство даже не шевельнулось.

Наконец, убедившись, что всё внимание приковано только к нему, глава отделения прикрыл дверцу, отчего та издала совсем уж мучительный вой, и задумчиво уставился на чёрные надписи. Вопреки огню и химической пене те не потускнели. Даже не стёрлись! Ланг изучал их внимательно, словно это был дивный образец искусства. Рене же вдруг ощутила, как правой руки коснулось что-то холодное, а потом в другую ладонь ткнулся пакет с сухим льдом. Шёпотом велев прижать его поплотнее, рядом уселась Роузи и приступила к осмотру. А Ланг заговорил.

– Мистер Холлапак, будьте так добры, выключите свет, – произнёс он, не отрывая задумчивого взгляда от одного из обгоревших листков. Но тут лампы резко погасли, по комнате пробежал ропот, а Рене непонимающе дёрнулась. Роузи схватила её под локоть, и в этот же момент тепло в месте давно разорванного прикосновения на плече усилилось, а вспыхнувшая искра паники потухла.

В раздевалке стало темно. Прямо, как той ночью, когда Рене осталась один на один со своими кошмарами. Ни света от экрана смартфона, ни блика пейджера, только незрячая чернота и тяжёлая поступь, которая нарушала воцарившуюся тишину. Ланг неторопливо двигался по раздевалке, и казалось, что ему не нужен ни свет, ни ориентиры, когда чёрным аспидом его высокое, гибкое тело скользило меж замерших жертв. Рене не сомневалась, что он видел каждое искажённое страхом лицо, каждый тревожный взгляд. Ланг опутывал, завораживал монотонным шелестом ткани, ровным дыханием и, конечно же, голосом, в чьей гипнотической власти она больше не сомневалась.

– Я хочу рассказать вам одну историю, – донёсся почти шёпот… вздох самой темноты, и Рене закрыла глаза. – Давным-давно, в маленькой деревушке жил на свете старик. Никто не знал, откуда он взялся. Просто однажды пришёл он в селенье да занял пустой дом на отшибе, где коротал последние дни своей старости. Поговаривали, он был кузнецом. Что руки его ценились отсюда и до самых гор. И не было ему равных. Быть может, и врали. Или же нет. Кто теперь разберёт?