И сильно падает снег…

Многие очевидцы и участники подавления восстания единодушны во мнении: восстание началось стихийно и до конца своего сохранило стихийную основу, вспыхивая и потухая в разных районах, переметываясь из волости в волость, из уезда в уезд. По мере разрастания вширь и вглубь движение все определеннее принимало эсеровскую окраску, все больше белых офицеров, торговцев, деревенских богатеев, кустарей становились во главе отрядов, штабов, «советов». «Из крестьянского восстание стало кулацким, белогвардейским», – сообщал ВЧК Студитов.

В политотчете Тюменского губкома РКП (б) за февраль – март 1921 года также высказывалась мысль о том, что политическая окраска восстания до захвата Тобольска не ясна, потом становится ярко выраженной эсеровской.

Командный состав повстанцев постепенно обретал белый цвет, заполняясь бывшими низшими офицерами царской и колчаковской армий (подпрапорщиками, прапорщиками, фельдфебелями). Как правило, во главе отряда, сформированного в том или ином селе, становился местный житель, конечно же, наиболее авторитетный среди крестьян, служивший в армии. Авторитет на селе был у того, у кого были руки мастера: голова трезвая да мудрая; слово веское обдуманное; в хозяйстве достаток, в кармане не пусто; словом крепкий, зажиточный крестьянин, стоящий на меже меж кулаком и середняком...

Когда народную жизнь сотрясает социальный шторм, со дна общества поднимается нечисть и всплывает на гребень движения. Бандиты, спекулянты, садисты, насильники и иные подонки, отребье и охвостье старого режима и колчаковщины, поспешили примкнуть к восстанию. Этой мрази безразлично было, за что и против кого сражаться, ее притягивала возможность безнаказанно грабить, убивать, глумиться над беззащитными людьми.

Вот как очевидец описывает вожака емуртлинских повстанцев – матерого спекулянта: «Рыжеватый мужик с саженными плечами и кулачищами, как пудовые гири, Феофан Боровков много лет был мясником, привык к запаху крови. Убивать было его главным влечением, процесс убийства доставлял Боровкову ни с чем не сравнимое наслаждение. Он придумывал изуверские методы пыток и казней коммунистов, лично руководил, любуясь мучениями жертв.

Обильно смазанные скоромным маслом и оттого блестящие волосы Боровкова были пострижены под кружок. На толстом указательном пальце правой руки блестело массивное золотое кольцо. Боровков любил тыкать этим окольцованным пальцем в допрашиваемых коммунистов, всегда выставляя его напоказ. На нем была розовая сатиновая рубаха, туго перехваченная в пояснице витым поясом, суконная поддевка и широченные плисовые шаровары. Ходил Боровков важно в окружении личной охраны из уголовников и именовал себя – Колчак Второй...» Он видел в восстании прежде всего способ даровой поживы. К нему сносили одежду казненных, деньги и ценные вещи из разграбленных домов.

По характеру и повадкам, жестокости и жадности Боровков во многом схож с другими главарями повстанческих соединений, вроде Шевченко, Привалова, Короткова.

Таившиеся до поры белогвардейцы с началом восстания повылазили на свет. Некоторые из них стали организаторами повстанческих отрядов, штабов и т. д.: в Ингалинской волости – штабс-капитан Тоболкин, в Красногорской – подполковник Тершуков и подпоручик Войнович, в одной из волосатей Ялуторовского уезда – офицер Алферов. Особенно много белых офицеров отсиживалось в частях 33-Полестро (полевое строительство). Именно оттуда явились, став во главе крупных соединений, бывшие офицеры Дмитриев, Волынский, Феофанов, Петров.

Вместе с эсерами белые офицеры возглавляли следственные комиссии, контрразведку, сочиняли приказы и листовки, разрабатывали оперативные планы – словом, были мозговым трестом и боевой пружиной восстания.

Однако в сравнении с многотысячными толпами повстанцев, раскиданных по необъятному, бездорожному таежному краю, кучка влившихся в движение белых офицеров не в силах были изменить физиономию и характер этого события – бессмысленного и беспощадного. Потому военная машина восстания работала нечетко, с постоянными сбоями, часто вхолостую. В рядах повстанцев то и дело вспыхивали конфликты. Проиграли сражение – долой командира. Наказали за неповиновение, за трусость – «хватит, навоевался». Послали в разведку – «не хочу: уже дважды ходил». Отсутствие военной выучки и боевого опыта; стихийность, несобранность, неорганизованность, локальность губили движение на корню, обрекая его на провал.

Командующий Ишимским фронтом издал специальный приказ, в котором горько сетовал: «Крестьяне не хотят воевать, заявляя: «Я болен, я не спал, я уже четыре раза был в бою» и т. и... В бою под деревней Гагарушкой кто-то крикнул «обошли» и все в панике бежали, потоптав друг друга и оставив товарищей».