…И при всякой погоде

Как и в случае с Пашей, пара Наташа-Денис интересовала меня чисто эстетически – как образец отношений двух людей, внешне сочетающихся удачно. Он – длинный, серьезно-молчаливый, немного недалекий, и она – маленькая, изящная, пытливая. Оба – чуть потерянные и несколько чужие, пытающиеся пробиться через стену, но терпящие поражение, остающиеся вместе только из-за притяжения – и кажущейся загадки. В каком-то смысле эти двое были достоянием нашего класса, его характерной особенностью и поводом для гордости, эдаким выставочным экспонатом – как бывают им близнецы, сынки богатых или победители олимпиад. Им становился каждый или каждые, кто нарушал заведенный порядок и выделялся хоть чем-нибудь из толпы. Я ощущал в себе подсознательное желание видеть мир иным – идеальным и с идеальными отношениями. В нем наш класс делился на группы – и в каждой был свой лидер, свои интересные личности, совместные игры и увлечения, общие воспоминания, поводы и проблемы. Не было такого, что кто-то вел себя обыденно и скучно. Каждый представлял собой яркую индивидуальность, выражавшую весь класс – но имевшую при этом абсолютную и уникальную значимость. И если уж была дружба, то крепкая и настоящая, так что все знали о ней – и, даже не любя, уважали. А если любовь, то непременно страстная и постоянная, так что ей обязательно завидовали – но также и радовались втайне. Это был коллектив людей самых разных и не способных сойтись окончательно – на этот компромисс приходилось идти. Но был он при этом очень сплоченным и верным себе, ценящим своих безмерно, а их достоинства – еще больше только потому, что они – свои. Такой коллектив вызывал желание находиться в нем постоянно, принимать участие в спорах и играх, в дружеском общении и во всеобщей радости – радости за успехи окружающих. В действительности же, ничем таким среднестатистический класс похвастаться не мог, так что даже отношения Наташи и Дениса (ничем особенно не примечательные) вызывали нескромное любопытство и живейший интерес. Причины могли быть не самыми благородными, но главное – они возникли. Как возникла в нашем классе и эта особенная пара, этот объект для наблюдения. Жажда знать все в деталях была невыносимой, и я шел на риск. За бутерброд с колбасой я высылал в поле разведчика – все того же Абрамова. Он должен был незаметно (хотя Саша и «незаметно» – почти антонимы) подслушать их разговор и пересказать мне суть. Суть оказывалась настолько банальной, что не запоминалась. Это было делом случая – но уже и тогда зародилась в моей голове вполне разумная и правильная мысль. Нет ничего особенного в этих разговорах, нет в них магического смысла и философской мудрости. Влюбленные парень и девушка просто болтают.

С возрастом появлялись во мне новые черты. Я становился нетерпимым. Я не мог выносить несправедливости, ошибки, преувеличения, если они касались меня. Этим снова пользовались. Контрольная, написанная по случайности на «четверку», становилась поводом для насмешек – безобидных, конечно. «Как же так: наш отличник – и получил четыре?» Не было в этой фразе ничего особенного, кроме ехидства, мимолетного и торжествующего превосходства – словно маленький и злобный эльф, потирая свои маленькие ручки, нашептывал моим завистникам нужные интонации и форму. Это срабатывало. Я срывался, исходил пеной, обкладывал их со всех сторон, стараясь заглушить, втоптать в грязь, уничтожить, но главное – разубедить. Не было ничего важнее этого. Смертельно обидным казалось их понимание ситуации, которую я видел иначе – и которая не могла быть попросту другой. Как и прежде, я не задумывался о чрезмерной серьезности и преувеличенности своей реакции, не замечал, что распаляюсь из-за ничтожного, выдавая в ответ обидное. Нужно было доказать – во что бы то ни стало. Это же так просто, так очевидно, я так ясно это вижу. Почему же не видите вы, почему не согласитесь? Злоба моя и гнев оказывались бессильными. Я истощал себя, так ничего и не добившись – и лишь уронив собственное достоинство. Я не замолкал даже при учителе. Тогда особенно хотелось выставить своих обидчиков дураками, хотя меня обрывали, на меня шикали – я мешал уроку. Но чем невозможнее и неуместнее становились мои реплики, тем яростнее хотелось выкрикивать их. Я был глуп, самодоволен – и страшно далек от истины.