…И при всякой погоде

– Да, верно. Так вот, вооружившись граблями, надев перчатки и взяв мешки, мы разбредались по всей территории. Сбор листьев и мусора привлекал меня сам по себе. На каждом участке я старался выгрести все до последней веточки. Мне доставляло наслаждение видеть чистый клочок пространства позади и большой, еще не убранный – спереди. Так я чувствовал проделанную работу, видел результат – и мог получать удовольствие на каждом шагу. Мой перфекционизм не терпел уступок. Любая травинка отрывалась и отправлялась следом за фантиками, если нарушала гармонию и не удовлетворяла эстетике. Она определялась очень точно – и на каждом участке имела свою особенность и свой оттенок. Увлекаясь и не вынося халтуры, я подбирал мусор и за другими, чувствуя такой прилив бодрости, что готов был работать за троих и просить, чтобы банок и жвачек было еще больше. Я чувствовал, что совершаю нечто полезное и красивое – для этого я еще раз осматривал пройденные участки. Я знал, что меня не поддержат – но ощущал потребность не останавливаться и работать бесконечно. Хотя желание разделить свое удовольствие с другими было не меньше. Всех, кто работал рядом, мне хотелось увлечь и направить, чтобы они почувствовали то же, что чувствовал и я. В этой толстовской одержимости мне виделась правда. Ведь, правда же, приятно работать вместе, приятно делать школу красивее и чище? Доказывать это было не нужно. Само действие, само удовольствие от сделанного говорили все – и даже больше. Но воображение будоражило другое – ощущение пространства. Пространства, охваченного одновременной и слаженной деятельностью, осуществлявшейся перед входом и в ту же минуту – за углом, сбоку у второй калитки, у бассейна и парника – даже в тупике, образованном корпусами, куда было особенно интересно заглянуть в мыслях и угадать, кому именно повезло отправиться туда. Наряду с очарованием от творившейся мистерии меня привлекала она. Она был тут же, на участке, соседнем с моим, окруженная «ангелами» и другими счастливцами. Как и Левин на катке, я не понимал спокойного равнодушия, с каким они проходили мимо и находились рядом, что-то спрашивали, задевали за плечо, шутили. Я завидовал их привилегии – но был в восторге даже и от такой близости Лары. Я знал, что восторг труженика-энтузиаста не может существовать без этого – магического и любовного. Они переплетались очень тесно.

– А тема музыкальных фантазий здесь не развивалась?

– Да, все это время я продолжал предаваться и им. Причем в них возникали теперь новые оттенки, но главное – новый мотив. Мотив какого-то торжества – возвышенного и светлого. Сцена и пространство для танцев в этой фантазии были освещены солнцем – но оно не слепило. День уже переходил в вечер, было пустынно и тихо. Только певица (Лара) и три пары танцующих. И этот день, этот вечер, это событие обещали им нечто большее – вечное блаженство. Словно ни песня эта, ни танец, ни мгновение никогда не закончатся. Так, Лара не просто пела – она возвещала о торжестве. Торжестве жизни над смертью. По миру неслось эхо благой вести, и все мы радовались, танцевали – твердо зная, что и дальше будем вместе, что и дальше будет продолжаться праздник. Этот мотив вечности и райского блаженства впервые предстал передо мной настолько выпукло и ярко. Я чувствовал его и раньше – и знал, что ощущение это обозначает нечто очень важное. То, без чего никак не может обходиться веселье, которое я организовывал на «огоньках» – и во всех прочих местах. Нам должно было быть не просто весело – нам должно было быть весело всегда. У праздника не могло быть конца. В это поверить было нельзя. Так что и во время уборки мусора я понимал суть этого ощущения, чувствуя потребность остановить, продлить и объять необъятное. В него входило все: моя любовь к Ларе, мой энтузиазм и перфекционизм, ощущение красоты и протяженности пространства. Но связующим фактором было именно последнее. Я еще не знал тогда, почему оно захватывает так сильно. Как не знал и того, почему привлекают меня некоторые особенные уголки – в самой школе и вокруг нее. Такими уголками были раздевалка младших классов, пространство около витражного окна на нашем этаже, дверь, ведущая в другой корпус – и все участки на пути домой, где велись увлекательные разговоры и бесчисленные снежные битвы. Со временем на карте появлялись и новые места. Большой мир маленького школьника расширялся.

Раздался резкий звук.

– Кажется, окно захлопнулось. Да, вон то, дальнее. Встаньте кто-нибудь, не поленитесь. Как же все-таки душно сегодня… Думаю, мы закончим пораньше.

Средние (продолжение)