…И при всякой погоде

Из-за наступившей после сказанного неловкости я не сумел разглядеть лица Коли, не видел, что он подумал, когда узнал про свою роль в моей фантазии. Мне казалось, это должно было удивить его. Но очень вероятно, что он воспринял мои слова иначе. Что в воображаемую сцену с Ларой я поместил его доверительно и по-дружески, ведь именно он сидит сейчас напротив – и именно с ним я обсуждаю фантазию. В противном случае на лицо был злой умысел, согласно которому я хотел отбить у Коли девушку и выставить его в дурацком положении, сделав безмолвным свидетелем собственной победы. Оценить мою невиданную доброжелательность было едва ли возможно – уж точно не для Коли. Что касается Лары, то в год ее появления произошла неприятная история. Выйдя после болезни, я снова обнаружил изменения. Рита Островская – совесть, оратор и главная активистка класса – организовала заговор. Заговор против Лары. С самого утра, перед уроком английского, она подходила к каждому – и каждому задавала вопрос. Вопрос простой: выразить свое отношение к Ларе. Враждебный тон предполагал такой же ответ. В любом случае, Рита интерпретировала по-своему, подгоняла, сгущала краски, слышала то, что хотела услышать. На алгебре обнаружилось, что все ответили правильно – все ненавидели Лару. Это казалось невероятным. Ни Аня, ни Ира, ни уж тем более – Зацепин – не могли сказать такого. Для общей пользы факты подтасовывались. Об общей пользе судила Рита. Она выговорила Ларе все, доступно и убедительно объяснила, довела до слез – и ответного мата. Против нее были все – об этом говорили факты. Против нее был я. Отвечая на вопрос, я не понимал целей Островской. Я лишь боялся быть пойманным, высмеянным. Я растерялся и постарался ответить равнодушно – как человек, в жизни Лары не заинтересованный. Знай я, что подписываю приговор, я бы не смог поступить иначе – не смог бы сказать, что люблю. Выслушав внимательно и серьезно, Рита кивнула. «То есть, ничего особенного, верно?» Я кивнул в ответ – верно. В том же духе ответил и Глеб – наш добродушный толстяк. Но в словах его чувствовались простота и честность. Я же хотел угодить. Боясь выдать себя с головой, я по-прежнему хотел быть полезным, а уж тем более – Рите. Та осталась недовольна – но промолчала. С мнением Глеба считаться не стали – я же зауважал его. Как и всех толстяков, его травили. Как и все жертвы, был он скромным и добрым. Глеб играл на трубе и любил аниме – мы обменивались дисками.

Видя, как горько плачет Лара, я почти не сочувствовал ей. Я просто не верил в происходящее, воспринимая его как идиотский розыгрыш. Злоба и жестокость Островской казались мне абсурдными, беспричинными. Зависть к красоте Лары, к ее популярности, к ее уму? Поступок нельзя было оправдать. Наговорить невинному человеку столько мерзких, ранящих, убивающих слов – кем же надо быть для этого? Конечно, ребенком, школьником – самым жестоким созданием на свете. Мальчишки не могли быть на стороне Риты. Как и я, большинство обожало Лару. Уж точно не могли Вася и Саша – по тем же причинам, что Глеб. Именно его было жаль. Узнав все от Риты, над ним дружно смеялись. Обвиняли чуть ли не в любви. Он недоумевал и оправдывался, отмахивался и краснел. Доброта была не в чести. Вместо этого действовал стадный инстинкт – древнее, проверенное средство. И даже решительная, самоуверенная Лара не могла противостоять ему. Как не может человек противостоять и потоку агрессии – внезапной, самозабвенной и бессмысленной. Но время шло, раны залечивались, а обиды, как ни странно, прощались. Репутация Лары была восстановлена.