И. Полетаев, служивший швейцаром

И Люба замолчала тоже. Голубые звезды мигали и мигали. Кролики мирно спали в клетках. Из дома доносился протяжный храп Тимофея.

— Ой, гляди-ка, а это вон чего? — ткнула Люба пальцем в небо. — Летит. Часом не енэло?

Полетаев задрал голову, вглядываясь в далекое небо вместе с Любой. На ее огрубелый неровный палец уселась моргающая голубая звезда, словно умчавшаяся ввысь искра от земного костра, изменившая по пути свой цвет.

— Не могу понять, — признался Полетаев и зевнул. — Спать охота.

— Ну вон же махонькая точка летит!

— А! Это самолет. Уносит какого-то счастливчика в Бразилию.

— Не-а, не самолет.

— Тогда комета.

— Комета? — удивилась Люба. — Галея?

— Пытливая ты женщина, — Полетаев поднялся. — Спать я пойду, завтра пятница и мне нужно прямо с утра ухать по делам.

Эх, он же забыл в гардеробе у Эммы Феликсовны свои купальные плавки.

* * *

Вид полуголых тел всегда вызывал у Полетаева отвращение.

И сейчас он растянулся на подстилке, прикрыв ситцевые трусы в полинялый горошек Эмкиным полотенцем, а лицо чьей-то газетой "Из рук в руки".

Мариночка шумно и весело плескалась в воде. Ее неистощимое жизнелюбие нагоняло на Полетаева чувство прямо противоположное. Она хохотала, напевала, орала, прыгала в волнах, ныряла и снова выныривала, радостно ругалась с каким-то опереточным коротышкой, пытавшимся, видимо, с ней заигрывать, источник ее энергии исключительно в одном месте, мрачно рассуждал сам с собой Полетаев, иначе откуда в ней столько неукротимого огня и молодого задора, сублимирует, так сказать, свою животную потребность. Он тяжело вздохнул, чуть сдвинул бумажную крышу, обвел одним глазом пляж: какая гадость! бессмысленный мир! бездарное человечество! — и вновь спрятался под газету. В трусы насыпался песок, Полетаев поерзал на подстилке, почесался. Вставать, однако, лень. Но самое гнусное из всего наигнуснейшего — женщина, ненасытная самка капы, способная думать только своими нижними полушариями!.. И всю жизнь будет греметь тарелками, бравурно подпевать телевизору, плясать до утра со своими приятелями, кричать на несчастного Полетаева… А может, станет даже его поколачивать! Ужас. Сойду с ума. Соскользну с него, как с горки Ильича, и обратно не вскарабкаюсь. А родители ее, конечно, тоже неисправимые жизнелюбы, заставят его спортом заниматься, вокруг дома бегать, ковры по субботам стаскивать вниз, во двор, выбивать и волочить обратно. Тяжела ты жизнь мула. Папаша ее начнет возмущаться, почему это господин Полетаев написал всего одну пьесу "Рога", а не восемьдесят шесть пьес и сто сорок восемь сценариев. Закроют его в комнате, приставят к дверям кавказскую овчарку, заставят день и ночь трудиться над литературными произведениями. А разве так создается вечное? Разве истинно великое не беззаботное дитя случайного вдохновения?

— Ну чего ты лежишь, как доска? — пнула его мокрой ногой накупавшаяся Мариночка. — Сплавал бы!

— Я сплю, — голосом тяжелобольного отозвался Полетаев, — брось меня, комиссар.

— Спишь! Ха! — Мариночка тут же убежала, молниеносно возвратилась с целлофановым мешком, полным речной воды, и, счастливо смеясь, вылила воду на Полетаева. — На!

На впалом животе Полетаева образовалось пресное озерцо. Так, возможно, и во Вселенной бесновалась какая-нибудь Мариночка…

— Ну у тебя и приколы, боцман, — жалобно сказал Полетаев, переворачиваясь на живот и пытаясь натянуть на горошковую задницу полотенце. Озерцо пролилось на подстилку. Мариночка плюхнулась с Полетаевым рядом и стала щекотать его холодными влажными пальцами.

— Тебе бы дрессировщицей работать.

— Хватит спать, цаца!

— Крокодила бы тебе в женихи.

— Вставай! — Мариночка засунула кулак ему под ребро, подергала волосы на его голове, пощипала тощую шею, поцарапала плечо…

— Пожалей меня, — стонал Полетаев, корчась, ежась и вяло отбиваясь от множества Мариночкиных рук, — у меня аллергия на солнце, воздух и воду, то есть на всех наших лучших друзей.

— А трахаться когда? — не унималась Мариночка. Она растянула резинку на его трусах и отпустила — резинка чувствительно стеганула по коже. — Давай под газеткой!

— Ты что, с ума сошла?! — возмутился Полетаев и сел. — Да я когда в кино вижу, как целуются, из зала выхожу, а ты предлагаешь такое!

— Я должна для твоего фильма репетировать!

— Только не здесь! — взмолился Полетаев. — Вон туда отползи, под кустики, и репетируй. Там никого нет.

— А где никого — так скучно.

— Эксгибиционистка ты самая настоящая, — Полетаев оглядел пляж, — репетируй вон с каким-нибудь мэном, видишь, сидят двое, тоже скучают, а я посплю.

— Я твоя жена, а ты мне такое предлагаешь !

— Ты в первую очередь актриса, — нашелся Полетаев, — а я не актер, я сценарист, так что мне надо к этому привыкать…

— Привыкать?

— …чтобы не мучиться от ревности.

— О’кей! — Мариночка вскочила, тряхнула головой, как молодая лошадь, и прямиком направилась к тем двоим, один из которых, потрясенно поглядев в сторону Полетаева, без лишних раздумий отправился за Мариночкой в кусты.