— Ты как сюда попал?
— Да вот ее мать привез в госпиталь. А ты чего здесь?
— Видишь, — Донцов обвел мотоцикл хвастливым жестом, — как новенький! Весь залатали! Ни одной вмятины не осталось.
— Здорово отремонтировали! — согласился Крашенков.
Месяца три назад Донцов врезался в дерево. Машину сильно покорежило, но сам он отделался лишь синяками.
— Вы знакомы? — небрежно кивнул он в сторону улыбающейся девушки.
— Нет. Сергей.
— Нина! — Она протянула руку, маленькую и крепкую.
Нина? Ах, вот кто! Так звали девушку, о которой не единожды рассказывал ему Донцов. Когда-то он служил с ней в одной части. Она так все время и оставалась на передовой, а он после тяжелого ранения в голову угодил в артсклад. Поначалу он хвастал, что она без него жить не может. А потом как-то в минуту откровенности признался, что у них ничего серьезного не было. Просто хорошие друзья.
На Веронику Нина не смотрела: как будто ее здесь и нет. Крашенкова это задело: было и жаль Веронику, и обидно за нее. Тем более что та прямо пожирала глазами незнакомку. Ей, по-видимому, все нравилось в девушке-офицере: от тонкого, городского лица до красивой, ладно сидевшей формы с золотыми погонами и многочисленными боевыми наградами на груди. А главное — то, как Нина держалась, разговаривала, улыбалась.
— Ну, так как же? — Донцов в нетерпении отжал сцепление.
Ах, да, у них тут собирается веселая компания, и они его приглашают с собой. Естественно, его одного. Без Вероники. Ее они просто не замечают. Причем оба. Даже Донцов, который всего несколько дней назад рассыпался перед ней мелким бесом.
— Сережа, садитесь!.. Поехали! — торопила его Нина.
— Нет, братцы, не могу, — ответил Крашенков. — У нас тут дела есть…
Нина усмехнулась.
— Ну что ж… — И бросила Донцову: — Поехали!
Мотоцикл рванулся вперед, оставляя позади хлопья ядовитого дыма.
— Хорошо вам повеселиться! — крикнул вслед Крашенков.
— Постараемся! — не без вызова откликнулась Нина.
Когда мотоцикл скрылся за поворотом, Крашенков обернулся: Вероники рядом не было.
Потом он увидел ее. Медленно, спотыкаясь на каждом шагу, она пятилась в сторону колокольни. Ее лицо было искажено страхом.
Ничего не понимая, Крашенков бросился к ней. Она даже не взглянула на него.
— Что с тобой?
— Ничого… ничого… — говорила она, продолжая пятиться…
И тут метрах в ста, среди прохожих, он увидел мужчину в поношенной крестьянской одежде, в старой, помятой войлочной шляпе. Взгляд Вероники был устремлен именно на него и ни на кого больше.
— Кто это?
— Не знаю… не знаю… — в ужасе повторяла она.
Лица мужчины не было видно. Он шел, глядя себе под ноги. Но по его напряженной походке чувствовалось, что он уже видел их.
Крашенков быстро спустился к дороге, чтобы лучше разглядеть незнакомца. Но того уже и след простыл.
Встревоженный случившимся, он вернулся к Веронике и спросил:
— Так ты не скажешь, кто это был?
— Скажу… потим… колы-небудь потим… — пообещала она, все еще дрожа как в лихорадке.
Крашенков взглянул на часы. Половина пятого. А в пять они условились встретиться там, где теперь обычно встречались, — на полпути между хутором и селом.
Навещать его в санчасти Вероника наотрез отказалась — каждое ее появление в селе вызывало пересуды местных жителей. Крашенков сам видел: когда она шла по улице, из многих окон на нее были устремлены любопытные взгляды. Поэтому-то они и решили встречаться в месте, удобном для обоих, — минутах в двадцати хода по забытой дороге.
После той, последней облавы и судебного процесса в районном центре над шестью схваченными изменниками Родины вокруг стало как будто тише. Почти прекратились слухи о нападениях и убийствах.
Еще первые несколько дней, идя на свидание, Крашенков брал с собой автомат. Но при его склонности во всем видеть смешную сторону так долго продолжаться не могло. Уже на четвертый день он пошел с одним ТТ.
Правда, приказ капитана Тереба, запрещавший выходить с территории части в одиночку, оставался в силе. Но Крашенков, чтобы не привлекать к себе внимания, делал небольшой крюк — прямо за санчастью пролезал под колючей проволокой и околицей добирался до забытой дороги.
То же самое он проделал и сейчас.
Был на удивление теплый, солнечный день. Крашенков шел окраиной леса, не упуская из виду ориентир — мелькающие сквозь деревья белые хаты. Кругом была такая веселая и живая сумятица бликов и лучей, что казалось, будто где-то над головой разом во многих местах прохудился доселе крепкий и плотный шатер леса.
В воздухе висела и летала паутина, и Крашенкову то и дело приходилось снимать ее с лица. Обычно угрюмый и молчаливый лес звенел и перекликался множеством птичьих голосов. И даже дятел, оказалось, водился тут. Крашенков остановился, поискал взглядом… Ах, вот ты где!.. Тот тоже замер, прислушался… Удовлетворив свое любопытство, застучал громче и усерднее — наверстывал упущенное. Ну-ну, работай, работай…
Бог ты мой, уже без четверти пять. Надо прибавить ходу!