И как ей это удается?

Вся семья — Доналд, Барбара, прочие взрослые и ватага разновозрастных ребят — с хрустом топает по полю, лавируя между коровами. Коровьи лепешки превратились в подмороженные оладьи, и малыши скачут по ним, выпуская из-под корочки зловонную зеленую жижу. Над головой — палитра живописца: в рваных белых, сизых, серых облаках нет-нет да и вспыхнет небывалый, ослепительный солнечный луч. От любования роскошной игрой света на окрестных холмах меня отрывает звонок мобильника. Близстоящие коровы плюс Барбара как по команде вскидывают длинные ресницы и в изумлении таращат на меня глаза. Именно так, помнится, Элизабет Тейлор рекомендовала играть потрясение.

— Что за кошмарный звук, Катарина?

— Прошу прощения, Барбара, это мой телефон. Алло! Слушаю, алло!

Спутник приносит в мирную долину голос Джека Эбелхаммера, того самого американского клиента, которым великодушный Род заменил мне невыплаченную премию. Голос сочится язвительным укором (до янки не доходит привычка британских сачков бить баклуши целую неделю от Рождества до Нового года). Знакомство с мистером Эбелхаммером мне только предстоит, но, судя по голосу, свою фамилию он оправдывает[13], и я попала в список его гвоздей.

— Ради всех святых, Катарина Редди! У вас в офисе ни души! Два часа звоню. Вы в курсе, что случилось с компанией «Токи Раббер»?!

— Боюсь, новость прошла мимо меня, мистер Эбелхаммер. Не просветите?

Время, Кейт. Главное — выиграть время.

«ЭМФ» недавно приобрела крупный пакет акций японской каучуковой компании. Оказывается, гений фондовой биржи, провернувший эту сделку, упустил одну незначительную деталь: этой «Токи Раббер» принадлежит небольшая фирма в США по выпуску матрацев для детских кроваток. Тех самых матрацев, на которые в Америке наложили вето, когда ученые обнаружили возможную их связь с внезапной смертью грудничков. Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо!

На вчерашних торгах, говорит Эбелхаммер, акции рухнули сразу на пятнадцать процентов. Чувствую, мне крышка. Желудок по примеру акций ухает вниз.

— Не кто иной, как вы, мисс Редди, рекомендовали этот пакет, — рявкает Эбелхаммер, разъяренный американский тайфун, бушующий в нью-йоркском небоскребе. — И что вы теперь намерены предпринять? Вы меня слышите, мисс Редди?

Грубо выдернутые из привычной дремы, две коровы тянут морды к накидке, которую я позаимствовала у свекрови. Пусть мир перевернется, но я не позволю наикрупнейшему из своих клиентов узнать, что во время разговора с ним меня облизывают коровы.

— Прежде всего, мистер Эбелхаммер, постараемся сохранить спокойствие, сэр. Мне понадобится несколько дней на изучение ситуации, и, разумеется, я немедленно переговорю с нашим аналитиком по Японии. Рой, как вам наверняка известно, считается лучшим специалистом в своей области. (Вранье. Аналитик по Японии, этот законченный раздолбай, трахается сейчас в Дубай со стриптизершей, которую подцепил в каких-то трущобах. Шансов вытащить его из койки — ноль целых ноль десятых.) В ближайшее время я перезвоню вам и изложу план действий.

Звонкий, как кафедральный колокол, голос моей свекрови плывет над лугом прямиком в ледяное заокеанское молчание Эбелхаммера:

— Уж эти мне американцы! Никакого уважения к традициям.

19.35

Вернувшись домой, оттираю следы коровьих лепешек с брючек Эмили. Нежно-сиреневых, ажурной вязки. Пола, похоже, собирала ребенка на каникулы во Флориду, а не в Йоркшир. Надо было заглянуть в чемодан перед отъездом. Возникнув в кладовке, Шерил морщит носик. Ее мальчишки гуляли в коричневой болонье.

— Очень практично, Кейт. Рекомендую.

02.35

Над нашей кроватью склонилась темная фигура. Сажусь, нащупываю выключатель. Доналд?

— Катарина, на проводе мистер Хокусаи из Токио. Требует тебя. Ты не могла бы подойти к телефону в кабинете?

Голос свекра пугающе ровен — Доналд, похоже, усилием воли сдерживает все, что по справедливости должен высказать мне. Пока я в одной рубашке сонно тащусь мимо него к двери, его седые брови ползут вверх. Ловлю свое отражение в зеркале: ночной рубашки на мне нет. Я заснула в своем новом французском белье.

03.57

Эмили плохо. Скорее всего, перевозбудилась — переела шоколада плюс непривычно большая порция мамочки. Завершив разговор с японской каучуковой компанией, я ползу обратно под одеяло к мирно похрапывающему Ричарду, и тут в соседней комнате раздается такой вой, будто зверю приснился страшный сон. Эмили сидит на кровати, прижав ладошку к левому уху. Рвота повсюду: на ее ночной рубашке, на ее покрывале — боже, боже, покрывало Барбары! — на одеяльце, овечке и бегемотихе в балетной пачке, даже в волосах. В глазах застыли мольба и ужас: самое страшное для Эмили — потеря собственного достоинства.

— Меня тошнит, мамочка! Не хочу, чтобы тошнило, — стонет она.

Я несу ее в ванную и держу над раковиной, как когда-то делала моя мама. Ощущаю ладонью влажный жар ее лба, чувствую, как напрягается в спазмах и расслабляется животик. Когда мучения Эмили заканчиваются, мы долго сидим вместе в теплой воде, и я выбираю клюковки из ее волос.