И даже небо было нашим

— Ты что, не слышал? Я сказала, мы уезжаем, Берн. Насовсем. По-твоему, я смогу растить ребенка здесь? В этих руинах? Чтобы он туберкулез заработал?

Прошло несколько секунд, прежде чем Берн переварил информацию, которую мы усвоили сразу, а Томмазо смог опять расправить плечи.

— Вы уезжаете, — произнес Берн.

Коринна теребила сережку в ухе.

— Мои родители подыскали для нас квартиру в Таранто. Это близко от них, так что они смогут помогать нам. Квартира небольшая, но в центре.

— А как же мы? — растерянно спросил Берн.

Коринна потеряла терпение.

— Черт возьми, Берн! Тебе что, подробности нужны?

Но он уже не обращал на нее внимания. Он пристально посмотрел на друга, ожидая, что тот тоже посмотрит на него. Дважды произнес его имя, сначала вполголоса, затем чуть громче. Однако на сей раз Томмазо не повиновался.

Тогда Берн снова сел рядом со мной. Молча допил свое пиво и обратился к Данко:

— Похоже, мы тут остаемся вчетвером.

Данко надул щеки и с шумом выдохнул воздух.

— Покупать ферму не имеет смысла. Разве не видишь, в каком она состоянии? Земля плохая, тут возиться и возиться.

— Что ты несешь? Вы сегодня что, все с ума посходили? У нас тут хозяйство. Куры, пчелы, вообще все.

Данко мотнул головой, словно в нем происходила внутренняя борьба.

— Здесь были полицейские, Берн. Я не хочу иметь дело с полицией. И потом, ты не забыл, что случилось с солнечными панелями? А как повел себя Козимо, этот кусок дерьма? Нам здесь не рады.

— А мы и не рассчитывали, что нам будут рады.

Я взяла Берна за руку. Рука была холодная, пальцы слегка подрагивали. Я сжала их в своих.

Данко отер ладони о джинсы.

— Что скажешь, Джулиана? Мне кажется, нам тоже пора двигаться.

В ответ она выразительно прищелкнула языком, что означало: прекрасная идея. Берн сидел не шелохнувшись.

Но Данко еще не все сказал.

— На мой взгляд, будет несправедливо делить деньги за виллу на три части. Ведь это бывшая собственность Терезы. Но каждому из нас все же что-то причитается. Так сказать, выходное пособие. Все мы работали здесь, каждый старался для общего блага. Что скажешь, Тереза? Ты сама предложила внести деньги в общую кассу. Конечно, теперь, когда обстоятельства изменились, ты вправе передумать, но… каждый из нас внес свой вклад. Так у нас было принято с самого начала.

Как он ни старался, ему не удавалось излагать свои мысли с обычной ясностью, бесстрастным тоном, который выработался у него, когда он еще занимался наукой.

— Предлагаю следующее: кто уезжает, получает по двадцать тысяч евро и отказывается от претензий на какое-либо другое имущество на ферме. По двадцать тысяч на каждого, — поспешил он уточнить. Остальное — Берну и Терезе. Восемьдесят тысяч. Этого должно хватить на покупку фермы.

— Это тебе сейчас пришло в голову? — спросил Берн. Никогда я не слышала, чтобы он говорил с Данко таким жестким тоном.

— Какая разница, сейчас или нет?

— Ты придумал это только сейчас или уже раньше все рассчитал?

Данко вздохнул:

— Берн, собственность на людей столь же незаконна, как и любая другая.

— Не надо читать мне лекций о морали.

— Как тебе угодно. Ну, Тереза, согласна ты или нет?

— Тереза согласна, — ответил за меня Берн. Я все еще сжимала его руку в своей.

— Отлично. Может, поднимем бокал за увеличение народонаселения в мире? Но только бокал с хорошим вином.

В оставшееся время Берн сохранял выдержку. Чокался со всеми, даже с Данко. Мы делали вид, будто празднуем новое начало, а на самом деле — и каждый в глубине души сознавал это — отмечали конец, конец изматывающих и прекрасных бессонных ночей под навесом этой беседки, возможно также, конец нашей дружбы, конец мечты, которая, как считали все, кроме Берна, не могла сбыться по-настоящему и продлиться долго.

Эти последние дни; мрачное беспокойство, донимавшее Берна. Он проводил много времени с Томмазо; боль от предстоящей разлуки была так же сильна, как много лет назад, в тот вечер в Скало. Теперь они постоянно прогуливались вдвоем по территории фермы. Только раз я подсмотрела, как они обнимаются у грядки с исполинскими кочанами кудрявой капусты, торчавшими из черной земли. Я не ощутила ревности, как бывало раньше, а только острую жалость к обоим.

Раздел одежды у нас, девушек, прошел мирно. Каждая забрала то, что изначально принадлежало ей, словно мы на все это время просто сложили вместе свои игрушки, как девочки на детском празднике. Мы дарили друг другу белье и шутили насчет того, какие из этих вещей Коринна вскоре не сможет на себя натянуть.

Первыми уехали Данко и Джулиана. Они направились на юг, еще не зная точно, где остановятся. Загрузив багаж в джип, Данко в последний раз спросил Берна, не хочет ли он поехать с ними. Я замерла в ожидании ответа, боясь, что мука расставания вынудит его сказать «да». Но Берн только пожал руку друга и сказал:

— Если меня заставят покинуть это место, я умру. Теперь я это знаю.