И даже небо было нашим

— Берн не хотел привыкать к новой обстановке. Упрямился с самого начала. Думал только о ферме, это было у него навязчивой идеей. Через несколько месяцев Немец написал нам письмо, в котором…

— Немец?

— Отец Берна.

— Он написал вам письмо? А почему не позвонил по телефону?

— На ферме тогда не было телефона.

— Надо кое-что прояснить, Флориана. Речь идет о событиях 1985 года, верно?

— Да. Приблизительно. По-моему.

— И в 1985 году у вас не было телефона?

— Чезаре не хотел его ставить. Он старался не пускать грязь на территорию фермы.

— Грязь? Вы имеете в виду телефонные звонки?

— Всю грязь, которая проникала из внешнего мира. В том числе и через телефон.

— Значит, Бернардо не мог рассказать вам о своей жизни в Германии, поскольку у вас не было телефона?

— Он мог написать нам.

— А с матерью он мог поговорить?

— Он мог написать и ей.

— Шестилетний ребенок мог написать письмо?

— Берн очень рано научился писать.

— Значит, вы с ним переписывались.

— Он написал нам несколько писем, но Чезаре не хотел, чтобы мы отвечали ему слишком часто. Говорил, что так будет лучше для всех.

— Вернемся в Германию. Бернардо живет там с отцом…

— Берн. Мы всегда звали его Берном. Никто не говорил «Бернардо».

— Берн, конечно. Извините. Итак, Берн живет с отцом, которого не очень хорошо знает, в городе, который не знает совсем, и думает о ферме.

— Он постоянно сидел в маленьком дворике за домом. А однажды перестал есть. Об этом написал его отец. Утром, перед уходом на работу, он оставлял Берну мюсли с молоком, а вернувшись, находил тарелку с клейкой жижей на том же месте. От обеда и ужина Берн тоже отказывался, он вообще ничего не ел. Отец сначала пытался воздействовать на него уговорами, потом перешел к более жесткой тактике.

— И в чем это выражалось?

— Перестал обращать на него внимание. Рано или поздно он должен был проголодаться и что-то съесть. Но он плохо знал Берна, не представлял, сколько упорства в этом ребенке. Однажды вечером он обнаружил Берна во дворике без сознания и отвез в больницу, где его накормили через зонд. И тогда он решил отправить его обратно. Письмо пришло за несколько дней до приезда Берна.

— Когда он вернулся, ему было семь лет. Так вы мне сказали во время нашей первой беседы.

— Да.

— А Марина, его мать, в этот период работала. Верно?

— Да.

— И она не могла взять его к себе?

— Было предпочтительнее, чтобы о нем заботился Чезаре. Вместе со мной.

— Почему? Обычно считается предпочтительным, чтобы о ребенке заботилась мать. Разве не так?

— Марина славная девушка, но… У нас в этих делах было больше опыта.

Еще одна рекламная пауза. Когда она закончилась, продолжение интервью Флорианы показали не сразу. Сначала на экране появился центр Специале: улица, рассекающая поселок пополам, бар, продуктовый магазин и маленькая церковь с беленым фасадом, где уже так давно я была на отпевании бабушки. Какая-то машина пробиралась по сельским дорогам, которые я знала слишком хорошо, с оштукатуренными каменными оградами по обеим сторонам. Выбрав самый длинный путь из всех возможных, машина остановилась у ворот фермы. Журналист без зазрения совести пролез под шлагбаумом, а затем, не переставая говорить, зашагал по грунтовой дороге, по моей земле, в сопровождении оператора. Дойдя до дома, он обошел его кругом. Двери и окна были закрыты.

Мария Серафино спросила:

— Ваш муж решил, что лично займется образованием Николы и Бернардо. Почему?

— Чезаре сам очень образованный человек.

— Многие образованные люди все же отправляют своих детей в школу.

— У нас было свое мнение на этот счет. Было и остается.

— В том смысле, что, если бы у вас появилась возможность, вы могли бы все это повторить еще раз?

— Да. Ну, может быть, не все. Не все.

— В свете того, что произошло, не думаете ли вы, что такая изоляция могла способствовать изменению личности Бернардо?

— Берна.

— Берна, прошу прощения.

— Чезаре приобщил всех их к прекрасной культуре. Лучше той в какой воспитываются другие мальчики их возраста.

— Это правда, что он заставлял их заучивать наизусть целые страницы из Библии?

— Нет, неправда.

— Когда мы с вами беседовали в первый раз, вы говорили…

— Я сказала, что Берн заучивал наизусть фрагменты из Библии. Он сам так захотел. Чезаре никогда не принуждал его к этому. Для Чезаре было достаточно, чтобы они учили небольшие отрывки, только самое необходимое.

— Самое необходимое для чего?

— Для того, чтобы они поняли.

— Что они должны были понять, Флориана?

На секунду камера показала ведущую, у которой в этот момент было сердитое выражение лица. Прежде чем заговорить снова, она сделала долгую паузу.

— Флориана, мне кажется важным, чтобы вы сейчас прояснили это обстоятельство. Это нужно для того, чтобы наши зрители смогли во всем разобраться. Что именно мальчики обязательно должны были выучить?

— Основы веры. Основы… поведения.

— И у вас существовали наказания для тех, кто отказывался заучивать наизусть то, что Чезаре считал необходимым?

Флориана едва заметно покачала головой: могло показаться, что она вздрогнула.