И даже небо было нашим

— Во время нашей первой беседы вы сказали, что к тем, кто не слушался Чезаре, применялись суровые наказания.

Флориана молчала. Мария Серафино чуть понизила голос:

— Никола, ваш сын, и Бернардо когда-нибудь подвергались телесным наказаниям со стороны вашего мужа?

В этот момент Флориана резко повернула голову, словно ища кого-то, а я заметила на экране явный монтажный стык. В следующем кадре на столе возле Флорианы стоял заполненный наполовину стакан воды, и ее верхняя губа была чуть влажной, а ведущая, задавая очередной вопрос, сидела в более напряженной позе, чем раньше.

— После гибели Николы вы решили расстаться с мужем. Считаете, в какой-то мере на нем лежит ответственность за случившееся?

Флориана отпила глоток воды, потухшим взглядом посмотрела на стакан, потом кивнула.

— Почему вы решили поделиться своей историей?

— Потому что я хочу, чтобы люди знали правду.

— Думаете, что правда делает нас свободными, Флориана?

Она ответила не сразу, как будто вопрос всколыхнул какое-то нежданное воспоминание. Ее глаза раскрылись чуть шире, то есть до нормального размера, и она уверенно, четко произнесла:

— Да, я так думаю.

— Флориана, что бы вы сказали Бернардо, если бы знали, что он сейчас смотрит нашу передачу?

— Я бы предложила ему осознать свою ответственность. Как его учили.

— А что бы вы сказали сейчас Николе, если бы, конечно, могли, синьора Флориана? Что бы вы сказали вашему сыну?

— Я…

— Нельзя ли принести платок синьоре Флориане? Не волнуйтесь. Можете не торопиться. Выпейте еще воды. Вы в состоянии продолжать? Мы говорили о Николе. Когда я пришла к вам, вы сказали, что у Чезаре свое, особое видение католической религии. Он убежден, что души после смерти обретают новое воплощение. Следуя этой концепции, если бы вам пришлось закрыть глаза и представить… Закройте на секунду глаза, Флориана. Попробуйте представить себе, в какое существо мог перевоплотиться ваш сын. Скажите нам, в кого перевоплотился бы Никола?

Флориана стала открывать рот, очень медленно, или мне так только показалось, — и тут кто-то переключил канал. На экране появилась другая картинка: группа молодых людей, которые открывают рты, произнося слова какой-то песни.

Я подошла к стойке, но барменша не обратила на меня внимания, она слушала очередной анекдот парня с лицом, заляпанным краской. Когда я вмешалась, оба обернулись и в ярости посмотрели на меня.

— Переключите, пожалуйста, обратно, на тот канал, где интервью, — попросила я.

— Это интервью никому не интересно.

— А мне интересно. Я его смотрела.

Пульт лежал рядом с мойкой, на секунду мне захотелось его схватить.

— Если тебе не надо ничего, кроме чашки кофе, смотрела бы телик у себя дома, — отрезала барменша и снова повернулась к своему приятелю. Тот промолчал. Он взял бутылку пива, поднес ее к губам и выпил залпом, глядя на меня.

— Тогда скажите, что мне заказать. Или просто дайте бутылку пива.

— Ты пришла подать мне на бедность? Мне?

— Прошу вас. Это важно.

Она взяла пульт, но, вместо того чтобы переключить канал, положила его на полку у себя за спиной, где стояли бутылки.

— Кофе я тебе дарю, — сказала она. — А теперь убирайся вон. Мы всё поняли: ты — подружка тех парней.

Я бродила по безлюдным в это время улицам Сан-Вито. Приземистые дома, ложные колонны с нарисованными капителями, киоск, где продавались арбузы. Я не нашла другого бара. Я уже думала позвонить в первую попавшуюся дверь и попроситься посмотреть телевизор, но я и так уже совершила достаточно безумств и чувствовала себя усталой, опустошенной. Мне так и не удалось досмотреть интервью. Только много месяцев спустя я узнала, как ответила Флориана на вопрос, который задала ей Мария Серафино по поводу реинкарнации Николы. Она сказала, что по-настоящему никогда не верила в переселение душ, что долгие годы мужу удавалось вводить ее в заблуждение, но теперь с этим покончено. Земная жизнь, дарованная нам Господом, — одна-единственная, та, которую мы проживаем сейчас, сказала она, и никакой другой не будет.

Однажды, августовским утром, я сквозь щели жалюзи наблюдала за очередным незнакомцем, проникшим на территорию фермы. У него не было ни телекамеры, ни фотоаппарата. Постучав в дверь и не дождавшись ответа, он стал расхаживать по двору, до круглых, как шары, цветущих кустов олеандров и обратно. Я потеряла его из виду, когда он обходил вокруг дома. Появившись снова, он решительно взглянул на мое окно, как будто догадывался, что я слежу за ним, затем сел за стол в беседке, где его наполовину скрывали плети глициний, и больше не двигался с места.

Прошло полчаса, а может, и больше, незнакомец не уходил. Меня охватило самое настоящее бешенство. Какая несправедливость: мне приходится быть пленницей в собственном доме, прокрадываться по комнатам в полутьме, притворяясь, что меня тут нет. Я спустилась на первый этаж и распахнула входную дверь.

— Вы не можете здесь оставаться! — крикнула я. — Немедленно уходите!

Незнакомец вскочил на ноги. На секунду мне показалось, что он готов сдаться и уйти, однако он остался стоять, где стоял.

— Ты Тереза? — произнес он.