Читаем И даже небо было нашим полностью

Она ничего не сказала и потом, когда купила в аптеке тест на беременность и он у нее оказался положительным. Я узнал об этом много позже, когда каждый из нас уже засел в своем окопе обиды и ненависти, да, самой настоящей ненависти. Сначала она поставила в известность своих родителей, которые отвели ее к гинекологу на первый официальный осмотр: они явились туда втроем, семья наконец-то воссоединилась. Она даже прошла генетическое обследование, желая установить процент вероятности того, что ее дочь родится с альбинизмом. Но ее генетические характеристики оказались чистыми, аномалия была заключена в моей хромосоме.

Ее родители подыскали нам квартиру на последнем этаже, с пятью раздвижными окнами, которые выходили на террасу. И только после этого Коринна снова появилась на ферме со своим обычным выражением лица, а оказавшись наедине со мной, в нашей комнате, в момент, когда я развязывал шнурки на ботинках, — я точно помню, как на секунду замер со шнурками в руках, — объявила, что у нас будет дочь. А затем голосом, в котором чуть слышалась виноватая нотка, но преобладали восторг и торжество, сообщила и все остальное. Что мы должны как можно скорее переехать отсюда, что наше новое жилье — пентхаус! — будет готово через пару-тройку недель, осталось только купить несколько предметов мебели, которые она хотела выбрать вдвоем со мной. «Тебе не надо ни о чем беспокоиться, мой отец все взял на себя», — добавила она: по сути, это был приказ забыть все те гадости, которые она рассказывала о своем отце в «Замке сарацинов», когда мы с ней только познакомились. Больше никаких обид, никаких обвинений. Начнем с нуля.

В ту ночь я с необычайной остротой ощутил ваше присутствие, как будто слышал дыхание каждого из вас в ваших комнатах. Запомни все это, твердил я себе, закрепи в памяти навсегда, потому что это первая из твоих последних ночей здесь. Я не мог уснуть и, казалось, слышал учащенное дыхание ребенка под сердцем у Коринны: сейчас это существо было лишь голословным утверждением, фразой, которую она произнесла и о которой, вероятно, успела забыть, судя по тому, как безмятежно она спала со мной рядом.

Продолжая рассказ, Томмазо становился все более сосредоточенным, а я в это время думала: значит, вот как жизнь выбирает. Это даже и не выбор, а простая случайность: в одном месте семя всходит, в другом нет. Коринна и Томмазо с их ущербной любовью годились для этого. А мы с Берном — нет.

— В какой-то момент я встал с постели, — продолжал Томмазо. — Я не смог бы сказать, который час. Двери ваших комнат были еще закрыты. Я спустился на первый этаж. Взял из буфета бутылку наливки и выпил ее стоя, всю до дна. И со страхом подумал: где теперь спрятать бутылку, чтобы никто из вас не потребовал от меня отчета (словно, если бы я начал объяснять, почему опустошил ее, неизбежно пришлось бы признаться во всем остальном). Я босиком вышел из ворот, дошагал до асфальтированной дороги и швырнул бутылку в мусорный бак. Она стукнулась о дно, но не разбилась.

На следующий день было воскресенье. В будни я рано утром уехал бы с фермы на работу, и это приглушило бы мое отчаяние, не позволило бы долго валяться в постели рядом со свернувшейся калачиком Коринной и с мрачными ночными мыслями, которые клубились надо мной, как черный туман. Было просто невыносимо думать, что я приду в беседку, под навес, сяду среди всех вас и представлю себе, что мне осталось провести здесь считанные дни. Я вскочил с кровати, натянул на себя одежду и, не успев застегнуть рубашку, вышел из дому.

Я долго бродил по территории фермы, пока не вышел к зарослям. Неощутимые солнечные лучи ласкали листья деревьев. Я увидел улья. Я не планировал это заранее. Я не думал об этом всерьез даже в момент, когда приподнял крышку улья: меня словно загипнотизировала эта суета, эта копошащаяся клейкая масса. Я осторожно сунул туда руку, потом другую. Пчелы не испугались, только слегка занервничали, как будто над ними нависла тень облака. Они вцепились мне в пальцы и в запястья, не знаю, что они там искали. Потом я вдруг сжал кулаки. Больше не помню ничего, помню только, как очнулся в больнице, а у кровати сидел Берн, вот как ты сейчас, только с другой стороны, потому что я наклонял голову направо, туда, где было окно, чтобы видеть его. Все тело у меня пульсировало, но я не чувствовал боли, а лицо Берна выглядело как снимок не в фокусе, потому что скулы и веки у меня тоже распухли. Я пытался ему что-то сказать, наверное, сообщить о беременности Коринны, но язык у меня едва ворочался от обезболивающих, а он велел мне молчать, не шевелиться и закрыть глаза. И обещал, что не уйдет, пока я буду спать. Я не хотел, чтобы рядом был кто-то другой — только он, и никто больше.

Перейти на страницу:

Похожие книги