i cf85044c3a33e6c4

— А я кое-что заметил, — с облегчением улыбается Клегг и берет меня за руку,

рассматривает колечко. Все правильно, теперь все будут смотреть. Давай, Джо, срочно

хвастаемся, все как положено.

— Брюс. Его зовут Брюс. Он прилетел из Штатов, со мной.

— Он красивый или порядочный? — сходу спрашивает Клегг.

— Ммм… порядочный, — отвечаю я.

Однако Клегг качает головой и вздыхает.

— Неправильный ответ.

— Почему?

— Правильный — единственный.

Спорю, Мадлен для Роберта единственная, он бы ни секунды не сомневался в своих словах.

— Мне двадцать шесть, ему — тридцать. Мы уже год вместе. И он единственный.

Единственный кто сделал мне предложение, Роб. Он милый, его любят мои родители. Все не

так плохо, как ты думаешь.

— Но ради него ты домой не побежишь, никогда не станешь подглядывать за тем, как он

спит, не будешь искать в детских лицах его черточки…

— Все, пойду и расплачусь, — поднимаю я бровь, старательно игнорируя разрастающуюся

внутри панику. — А еще лучше кофе выпью. Я же к тебе первому прибежала. Ну, так что, ты со

мной?

— Ты стала такой гадкой, — морщится Роб.

— У меня было ужасное лето, — фыркаю я. — Капучино со сливками! — уговариваю я

Клегга.

— Уговорила, — бурчит он и открывает для меня дверь.

Мы сидим в буфете. Вот что изменилось здесь кардинально. И это к лучшему, стало

значительно приятнее. Кстати, кофе мне определенно нравится. Кажется, я стану местным

завсегдатаем.

— Новости? — спрашивает Клегг, явно намереваясь мне устроить блиц-опрос.

— Я Бабочка, — без обиняков сообщаю я.

Все, опрос окончен, потому что Клегг давится. Не ожидал. Я знала, что Робу не чужда

зависть, и это не очень приятно, но так будут реагировать все. Привыкаем. Роберту я могу,

должна рассказать все так, как оно было в действительности. Потому что он друг и обидится,

если утаю.

— Около полутора месяцев назад меня приглашал к ним Монацелли. Но я ему отказала. —

Клегг, кажется, давится снова. Я участливо стучу его по спине, представляя, что сделает со

мной Мадлен, если ее муж умрет здесь из-за известий о моем недавнем прошлом. Наконец,

Клегг вытирает платочком уголки глаз и смотрит на меня. Даже хочет что-то сказать, но

задыхается, снова кашляет. И пока он не в состоянии высказать мне все, что думает по поводу

моего идиотизма, я продолжаю. — Я отказала ему из-за Картера. А потом Картер сам стал

сеньором Хакером и сделал мне предложение, от которого я не смогла отказаться. И вот тебе я,

первая Бабочка Шона Картера. Ты только не умирай, Роб…

— Я стою и молюсь, чтобы эти белые вихры мне померещились, — громко говорит Хелен

Амберт из-за моей спины. И весь кафетерий на нас оборачивается. Вот уж без кого бы моя

жизнь в Сиднее точно стала лучше. Но разве в университете Шона Картера может не быть

подлянки размером с одно непомерно раздутое эго? Да это же меньшее из зол! — В двадцать

твое увлечение перекисью водорода казалось по-детски милым, Конелл, но в двадцать шесть —

явный пережиток.

— Присаживайся, Хелен, может, полегчает, — так же громко отвечаю я. Теперь

заинтересованы даже те, кто раньше не обращал на нас внимания. — Преподаешь, значит?

— Ага, на кафедре Картера, — улыбается она так, будто это достижение равносильно

покорению Эвереста. У нее всегда были странные представления о жизни.

— Сочувствую, — поднимаю я бровь. Считать, что работать на Шона и рядом с Шоном —

предел мечтаний, может только мазохистка.

И, словно неведомым образом нас услышав, в кафетерий входит Картер.

— Конелл, ты что тут делаешь? Предполагается, что в первый рабочий день люди приходят

к начальству и подписывают необходимые бумаги.

— Привет, Картер. — Говорю я, безуспешно пытаясь подавить нелепую радостную улыбку.

Ну, или хотя бы превратить ее в ядовитую, потому что убираться с моего лица она явно не

собирается. — А я думала, что это совсем не обязательно. Ты же не спрашивал, стану ли я тут

работать, приказал и все. Неужели с бумагами так не работает? Рявкнул — подписались. Нет?

Не выходит?

Разумеется, Шон не улыбается моей шутке, однако соревнование за титул самого ехидного

преподавателя кампуса поддерживает:

— Как отдохнула, Джоанна, хорошо? Матушка тебя в ванильный сироп не закатала? —

Остается только поморщиться. Он при Хелен и студентах говорит о моей маме. Это удар ниже

пояса, придурок!

— Как видишь, нет, — огрызаюсь я. Ну вот и все, проблема улыбки сама разрешилась.

— И, пожалуйста, сделай вид, что не знаком с моими родителями, только так мы сможем

нормально существовать в стенах этого университета.

— О Боже, Ханна, ты нездорова?! — вместо того, чтобы пойти на мировую, восклицает он,

удивительно точно подражая интонациям и акценту моей мамы.

— Не смей трогать моих родителей! — забыв об остатках вежливости рычу я. — Они в

Ньюкасле, глаза тебе не мозолят. Отвали от них и вернись к своим компьютерам.