- С ним непросто сблизиться. Но, тем не менее, как только ты это сделаешь, тебе
воздастся, - сказал Кингсли, искусно закидывая приманку Кристиану в ответ.
Кристиан поставил чайник на плиту. Кингсли оглядел Эрмитаж и увидел, что
Сорен был прав насчет ремонта. Тридцать лет назад, когда они с Сореном
использовали этот коттедж для своих тайных встреч, здесь не было ничего, кроме
грубого деревянного стола, стула и гниющей кучи дров у кишащего пауками камина.
142
- Я помню эту хижину, Кристиан. Это была адская дыра в наши дни. Теперь,
похоже, над этим местом поработал дизайнер с Пятой авеню. Сочетающаяся мебель?
Кожаные кресла? Бог мой, да ты роскошно живешь для священника, - съязвил он.
Кристиан широко улыбнулся.
- Не жалуюсь. Я отказался от женщин ради этой работы. По крайней мере, мне
дали неплохое жилище.
- Как давно был ремонт?
- Вскоре после того, как твой друг Стернс пожертвовал нам свой щедрый дар. Он
был заброшен. Некоторое время тут жили беженцы из Канады.
- Беженцы из Канады?
- Или беженцы из Америки, направляющиеся в Канаду. Каждый год у нас есть
такие постояльцы. Эта долина соединяет две дороги.
- Здесь смертельно опасное место. Никто не знает этого лучше, чем мы.
Кристиан кивнул.
- Несколько умерли, пересекая эту местность. Мы стараемся хоть как-то
контролировать ситуацию. Но люди проникают сюда незаметно. Целая семья спала в
этой хижине, когда мы пришли, чтобы начать перестройку.
- Уверен, отцы позаботились о них.
- Мы стараемся. Чаю?
- Да, спасибо.
Кингсли взял чашку у Кристиана, который сидел напротив него возле камина.
- Ах, вот и французский. У тебя еще есть акцент, но я соскучился по языку.
- Я никогда не потеряю акцент. Он помогает мне оплачивать счета.
Кристиан снова улыбнулся.
- Ты был прав. Я действительно не хочу знать, в каком ты бизнесе. Уверен, ты
держишь его подальше от ваших отношений с отцом Стернсом.
Кингсли приподнял бровь. Его губы дрогнули от усилий сдержать улыбку.
- Bien sûr.
Они попивали чай у камина, как два английских джентльмена, не считая того, что
один был иезуитским священником, а другой - французским грешником.
143
- Могу я спросить, что привело вас сюда? - спросил Кристиан, изучая Кинга
поверх края своей чашки.
- Призраки прошлого.
Кингсли перевел взгляд на холодный камин и еще раз обдумал свои слова.
Именно Кристиан сделал тот снимок, который отправили ему и Сорену. Возможно, он
что-то знал.
- Поскольку ты теперь священник, я могу верить, что все, что я скажу останется
только между нами.
Возможно, если бы он сказал немного правды, Кристиан открыл бы даже больше.
- Ты можешь сказать мне что угодно. Для меня большая честь услышать твою
исповедь.
- Только не отпускай мне мои грехи, s’il vous plaît. Я буду скучать по ним, а они -
по мне.
- Даю слово. А теперь скажи... кто же тот призрак, который привел тебя сюда
после стольких лет?
- Хотел бы я знать, mon frère. Mon père. - Кингсли подмигнул Кристиану. - Ты
помнишь фотографии, на которых были запечатлены все мы?
Кристиан нахмурился, его глаза расширились от воспоминаний.
- Да, конечно. Мне же подарили камеру на Рождество. Думал, что проведу всю
свою жизнь, делая обложки для National Geographic.
- С животными, конечно же. Не женщинами-аборигенами?
Кингсли удивленно приподнял бровь и Кристиан слегка покраснел.
- Я бы отправился туда, куда они послали меня. Да, я помню эти фотографии. Я
пытался взять такой ракурс, чтобы в кадр попали все.
- Ты сделал один снимок со мной и отцом Стернсом. После уроков. Я помогал
ему проверять контрольные работы его учеников по французскому.
- Я не помню подробностей. Мы были в библиотеке?
- В часовне.
Кингсли помнил каждую деталь того дня. Он и Сорен подрались в эрмитаже.
Сильно подрались, как они имели обыкновение делать. Юный Кинг был бурным,
страстным, и по больше части отчаянным с Сореном, так, он получал от него больше
ласки. Сорен, тогда, как и сейчас, был холоден, спокоен, рассудителен... а его
безмятежное выражение лица приводило Кинга в еще большую ярость. Кингсли
144
подстрекал Сорена, отчаянно нуждаясь в любой реакции от него. Наконец, он получил
ее. Сорен бросил его на койку и привязал его запястья к металлической раме. В
течение получаса, он трахал его в полной тишине и без всякой пощады, одной рукой
зажимая рот Кингсли, чтобы заглушить его стоны, и другой рукой обхватывая шею,
чтобы удержать его на месте. После секса, ноги Кингсли тряслись от подавляющей
силы оргазма, что Сорен выжал из его тела.
Они вернулись в школу и занялись делами, как обычно, Кингсли был снова
умиротворен. В пассивном блаженстве он сидел у ног Сорена, пока они тихо
просматривали стопку домашних работ по французскому, обводя ошибки и внося