i_166602c1f3223913

из Подгуже, он сам описывал событие в таком виде: — Раздели меня, братцы, там совсем так же, как и вас, и поставили под

холодный душ. Потом один ефрейтор из санитаров выбрил мне машинкой все

волосы на теле, под мышками и в паху. Это было щекотно и здорово щипало, но от вшей это — первое средство, ведь и от воронья чтобы избавиться, нужно вырубить весь лес… Потом мне пришлось отдать мое барахло в

какую-то коптильню, где мне изжарили ременный пояс, который я забыл в

штанах. Барахло нам выбрасывали в узлах, и мы все наперебой бросались на

них, чтобы не сперли другие. На мою шинель совсем уж нацелился один

босниец, так что потребовалось съездить ему по уху. Наконец, пришел

какой-то господин подпоручик и прочитал список тех, кто должен

представляться его императорскому высочеству. Я крикнул: «Здесь!», и он

отвел нас на отдельное место под деревьями, чтобы мы не путались с теми, у кого есть вши. Потом поставили впереди алтарь, вызвали музыку, фельдкурат отслужил молебен, скомандовали: «На молитву, шапки долой!»

— и показался наследник, эрцгерцог Карл.— Братцы,— продолжал свой

рассказ Швейк,— из него хороший правитель выйдет, я могу ему отличную

рекомендацию дать. Он мне сразу понравился, как только я его увидел; а

когда он подошел ко мне поближе, то показался еще симпатичнее,— уж

больно хороший шел от него дух: смесь сливянки с ромом или коньяком. Он

очень приличный молодой человек и, по-ви- димому, демократ; по крайней

мере, он не стыдится пить ром, хотя только самый лучший, ямайский. Потом

один господин капитан прочитал по бумажке, что каждый из нас совершил

геройского, и сказал, что на войне побеждает тот, у которого более

крепкие нервы и больше военной сметки. Потом скомандовал: «Глаза

направо», и мы все стали смотреть на наследника, ожидая, когда он начнет

прикреплять медали. Они все лежали у одного подпоручика в фарфоровой

чашке с надписью: «Вода Гисхюблер — лучший друг желудка», и его

императорское высочество только брал их оттуда и прикалывал английскими

булавками к левой стороне солдатской груди. Когда он дошел до меня, я

сделал поворот головы, а рука скользит у меня вниз по ремню; он стал

прикалывать мне медаль, но от рома рука у него так дрожала, что он

приколол мне ее к самой коже. Я, конечно, не сморгнул, а гляжу ему прямо

в глаза, как один жулик другому. Вот он и говорит: «Вольно, солдат. Мне

кажется, что мы уже где-то встречались». Я ему в ответ: «Так точно, это

может быть; я обычно бываю в трактире “У чаши” или в “Банзете” в

Нуслях». А он меня на это спрашивает, не бывал ли я в «Банзете», я и

отвечаю: «Никак нет, в “Банзете” не бывал, а в Староболеславе пришлось

побывать у некоего господина Свободы, у которого я хотел купить

ангорскую козу. Меня там еще арестовали, потому что я в Лиссе по ошибке

сманил у графского лесничего собаку, красивого пятнистого легаша». Ну, он подал мне руку и сказал: «Поздравляю!», и обратился к следующему

прославившемуся солдату, который стоял рядом со мной. А вы, братцы, подходите теперь и нюхайте мою правую руку, чтобы не говорили потом, что

я жадный и держу все только про себя… Потом у нас был обед вместе с

господами офицерами,— переведя дух, продолжил Швейк.— На почетном месте

за столом сидел какой-то полковник, а у входа нас встречал кадет такими, примерно, словами: «Солдаты! Герои! Сейчас вы будете обедать за одним

столом с господами офицерами. Помните, что вы награждены медалями, что

война делает из вас людей, и поэтому не ведите себя по-свински. Кушанья

будут подавать на блюдах, вам — сперва. Но не думайте, что вы должны

непременно слопать все, и не наваливайте себе на тарелки слишком много, смотрите, чтобы осталось что-нибудь и господам офицерам. Вы

присутствуете, герои, на парадном обеде, устроенном

государем-наследником в честь ваших высоких заслуг. Поэтому не

обжирайтесь и не напивайтесь пьяными, как у себя дома на храмовом

празднике. Его императорскому высочеству, государю-на- следнику, ура, ура, ура!» Мы прокричали «ура», и он сказал, когда мы садились за стол: «Господин полковник будет за вами присматривать; того, кто слишком

приналяжет на еду и питье, он прикажет потом подвязать к столбу». Потом

придворные лакеи принесли тарелки, ножи, вилки и ложки и налили нам

супа. Мы его схлебали, а кадет все время стоял над нашими душами. После

супа подали жареную свинину, очень маленькие порции; мы взяли все по

крохотному кусочку, полковник, правда, предложил нам взять еще, но кадет

сделал знак, что не надо. Я все-таки положил себе три кусочка, тогда

кадет толкнул меня под столом ногою. Я вскочил и сказал: «Я обязан был

взять еще, потому что господин полковник выразил такое желание. Господин

полковник — мой старший начальник, и если он прикажет, я все это один

слопаю. Мне сегодня сам государь-наследник пожимал руку, и я

чинопочитания не нарушу!» Картофеля и капусты я себе тоже наложил

столько, что господа офицеры глаза вытаращили, а я только подумал: «Глядите, ребята, что может настоящий герой!» На третье подали телятину

и жареных цыплят с зеленым горошком, но это было только для господ