Гвардеец

– Да не в крестах дело, – вскипел собеседник. – Лепота тут. Грибов, наверное, видимо-невидимо, зверья всякого мильенами бродит, а в речках рыба разве что из воды не выпрыгивает. Зачерпни ведро – обязательно леща или уклейку вытащишь. Остался бы тут навсегда, избу бы купил – она, чай, рубля три, не больше стоит, бабенку б завел из вдовушек, поласковей, хозяйством каким-никаким прирос.

– Гляди, как бы действительно не остался, – пробурчал Чижиков. – Вон и могилка свежевырытая впереди имеется.

Михайлов бросил взгляд на черный провал в земле и ядовито сплюнул:

– Типун на язык тебе, Степка, болтун ты несчастный.

– Кто из нас болтун! – рассмеялся дядька.

– А у тебя что – не лежит душа к этим краям? – подъехал я к Чижикову.

Гренадер устало вздохнул:

– Почему не лежит? Лежит, конечно. Токмо погнали нас всей семьей отсюда из Рассеи метлой аж до самых крымских степей. И за то спасибо, конечно. Могли батьку моего вообще без головы оставить.

– Из-за чего? – не сразу понял я.

– Знамо из-за чего. Батя мой в стрельцах московских служил, что бунтовать супротив Петра Ляксееича вздумали. Хучь и ни при чем предок мой был, и в мыслях не держал на самодержца покушаться, но как пошли головы на плахе лететь, его вместе с другими в назидание из Москвы выперли и на границу с крымчаками послали с маткой моей да нами, детворой, мал мала меньше. Не все и доехали… Кажную версту кого-то да хоронили. Дали нам землицы чуток, а как зачали полки ланд-милицейские строить, так я туда напросился. Батька сказал, что, раз бугаем таким вымахал, нечего за сохой ходить.

– А в гвардию как попал?

– Обычным макаром, почитай, как почти все из наших… Приехал майор Хрущов, стал людей для гвардии присматривать. Меня начальник наш все уберечь хотел от набору, жалко ему было в столичные войска справного солдата отдавать, да рази такую оглоблю схоронишь? – усмехнулся Чижиков. – Прятали-прятали, да все без толку. Майор, видать, глазастый попался, а может, и донес ему про меня кто. Он как увидел меня, ажно от радости затрясся, Гаргантюэлем каким-то назвал. – Гренадер сплюнул. – Хто хоть это, господин сержант? Скажите, сделайте милость!

– Великан такой из книжки.

– А, – успокоенно протянул гренадер. – Тогда ничего. Я уж думал, ругательство какое. Много доводилось слышать. Так уж устроены люди русские – шагу не шагнут, чтоб не полаяться друг с дружкой, хоть по поводу, хоть впустую. Батюшки святы, запамятовал, на чем и остановился, – растерянно произнес Чижиков.

– На том, как майор Хрущов в гвардию тебя записал, – напомнил я.

– Точно, – кивнул гренадер. – Так все и было. Приехал майор, пальчиком ткнул, великаном энтим назвал и велел писарю бумагу на меня готовить. «Ты, говорит, Чижиков, хоть по фамилии – птаха мелкая, зато вид имеешь исполинский. Стало быть, полагается тебе в гвардии дальше служить». Понятно, что мнения моего и спрашивать не стали. Так и записали меня да еще сотню хлопцев из ланд-милицейского полка в гренадеры гвардейские. Я поначалу закручинился, знал, что у бати из службы вблиз особы царевой ничего путнего не вышло, и у меня на роду такое ж, поди, нарисовано. Но потом привык, втянулся…

– И как, не жалеешь?

– Чего ж жалеть-то?! Чему быть, того не миновать. Умный человек везде примененье себе найдет. Так и с гвардией получилось.

– Значит, ты из московских стрельцов. Интересно, – протянул я. – Вы поначалу в Москве стояли. Не тяжело было в том месте, где раньше жил, обращаться?

– Да как сказать. Попервой приходили в башку мыслишки разные, да враз закончились. Сходил я как-то, поглядел на домик, что батяня руками своими срубил. Стоял возле забора битый час, и ничто внутри так и не шевельнулось, хучь и прошло здесь не одно лето детское. Вот оно – время – что вытворяет. Чужой стала мне Москва, будто и не родился тут.

– А Михайлов откуда будет?

– Леший его знает, – махнул рукой Чижиков. – Из рекрутов набрали, а откуда именно – мне то не ведомо.

– Вологодский я, – обиженно просипел Михайлов – очевидно, дало о себе знать холодное молоко, и гренадер простыл.

– Что, из самой Вологды?

– Ну не из самой, а из деревеньки, что верстах в двадцати от нее будет. Меня поначалу в Бутырский пехотный полк определили, а как ротного моего в гвардию перевели, так он и меня за собой потащил.

– Как зовут твоего благодетеля?

– Дык их благородие подпоручик Хитров Андрей Васильевич. Токмо здесь наши дорожки уже разошлись. Меня в гренадеры забрали, а его в фузелёрскую роту определили. Он все хотел в денщики забрать, да не сложилось.

– Неужели переживаешь, что, вместо того чтобы офицеру своему сапоги чистить да мундир штопать, в регулярстве находишься? – спросил Чижиков.

– При Андрее Васильевиче оно, конечно, поспокойней бы было, он человек душевный – мухи зазря не обидит, но не в человеческой это власти – судьбу свою упорядочивать. Так что мне и тута, в гренадерском капральстве третьей роты, неплохо. Еще б и гоняли вы, господин сержант, не так сильно – я бы жил да в ухо не дул.