Гвардеец

– Выходит, что так. Может, в Москве время выжидают, может, под Петербургом где. Не нашли мы их, хоть и старались, – вздохнул Ушаков.

– А за границу не могли удрать?

– Паспорта у них не выправлены, так что далеко им не убечь. Споймаем рано или поздно, – уверенно произнес генерал. – Я, грешным делом, думал: мои до нашего приезда управятся. А оно вон как обернулось с управляющим. Ну да все, что ни делается, к лучшему, – философски заключил Ушаков. – Езжай к себе, фон Гофен. Сегодня ты мне без надобности.

Я распростился с генералом и, весьма довольный тем, что вторая половина дня оказалась совершенно свободной, отправился домой, но по пути остановился, вспомнив об одном важном деле. Моя старая шпага до сих пор оставалась не выкупленной у Пандульфи. И хоть по большому счету она была мне без надобности, частица души, принадлежавшая истинному хозяину тела, настоятельно требовала сходить к ростовщику и забрать родовое оружие фон Гофенов.

Пандульфи обрадовался моему визиту, угостил крепким кофе и велел слуге принести шпагу.

– Вижу, вы делаете успехи, молодой человек, – сказал итальянец, рассматривая меня большими, как у совы, глазами. – Мундир сержанта лейб-гвардии весьма вам к лицу. И деньги, видать, завелись?

– За комплимент насчет мундира спасибо, что касается денег – да, покуда карман не дырявый, есть.

– С вами приятно иметь дело, – будто кошка, замурлыкал Пандульфи. – Но, ежели окажетесь вновь в неприятном положении, приходите смело сюда. Мои двери будут открыты для вас в любое время суток. Впрочем, зачем благородным людям встречаться во время нужды и стеснения? У меня по вечерам собирается достойная компания, играем понемногу, ведем умные беседы для духовного и умственного развития. Как раз сегодня я жду весьма интересных гостей. Думаю, полезные знакомства в Петербурге не будут вам лишними. Присоединяйтесь к нашему обществу.

Меня насторожили его льстивые интонации и густая патока, щедро разлитая в словах. То ли он действительно придерживается нестандартной ориентации и пытается заманить в кружок «по интересам», то ли начинается незатейливая вербовка в шпионы или какие-нибудь франкмасоны. Знаю, что последние в изрядном количестве расплодились среди русской знати, но на меня еще никто не выходил и в масоны не рекрутировал.

– Всенепременно приду, – солгал я. – Но сегодня, увы, нет никакой возможности.

– Как жаль, – всплеснул руками Пандульфи.

Тем временем в комнате появился слуга с моей шпагой, я отсчитал ростовщику деньги, честно заплатил проценты и, получив на сдачу горсть мелких монет, вышел на улицу.

Навстречу шли солдаты, ведя под ружье просящего милостыню колодника. Я вспомнил наше с Карлом сидение в казематах Петропавловской крепости, тот голод и холод, что мы тогда испытали. Рука сама по себе развязала шнурок кошелька, я вытащил первую попавшуюся монету из тех денег, что дал мне Пандульфи (это оказался медный пятак), и собрался было протянуть ее арестанту. Но тут взгляд мой упал на дату чеканки.

«1728-й» – увидел я и ахнул.

Ростовщик-итальянец всучил мне фальшивую монету, которая, по словам Ушакова, не получила хождения благодаря вылазке моих гренадеров.

Вспомнилась карета перед его домом, таинственный вельможа, не желавший открывать инкогнито, подозрительные взгляды кучера и лакеев… Стойте, стойте, а ведь рожа одного показалась мне смутно знакомой, когда дом Сердецкого штурмом брали.

А это значит…

Крикнуть «слово и дело» сейчас, когда поблизости караульные солдаты, с помощью которых можно скрутить Пандульфи, доставить его в Тайную канцелярию, учинить допрос… Или поступить умнее и тоньше: доложить Ушакову, установить за ростовщиком наблюдение. В конце концов, итальянец может оказаться не виноват.

– Держи. – Я сунул опешившему колоднику целый рубль.

Арестант сначала ничего не понял, но потом бухнулся на колени и что-то забормотал.

– Удачи тебе!

Я поспешил в сторону Петропавловской крепости, надеясь, что генерал, по обыкновению, засиделся у себя в кабинете до вечера.

Глава 27

Андрей Иванович оказался верен своим привычкам. За окнами было темно, зажглись немногочисленные фонари, а он все еще сидел в кабинете и работал. Возле него, почтительно склонившись, стоял секретарь и время от времени подсовывал очередную бумагу.

– Андрей Иванович, разрешите войти?

– В чем дело, фон Гофен? Я отпустил тебя до утра, – удивленно произнес генерал, бросая в корзину для бумаг смятое письмо.

– Такие дела, Андрей Иванович, – сказал я и высыпал на столешницу горстку пятаков. – Уж извините за беспокойство.

– Зачем ты мне их принес? Что я, медяков не видел? – рассердился генерал.

– Видели, как не видеть, причем буквально на днях. Поэтому и принес вам лично, других в известность не ставил. Вы рассмотрите монеты получше, особенно дату чеканки. Все сразу станет ясно.

Ушаков придвинул стопку к себе, вперил в нее взгляд. Лицо его постепенно наливалось кровью, дыхание учащалось, ноздри раздувались, словно у ищейки, почуявшей след. Он спровадил секретаря и уставился на меня, как чекист на врага народа.