Гвардеец

– Не могу, – вздохнул Касаткин. – У нас и так сверх штатов куча всякого народа приписано, одних младенцев душ эдак сто наберется, а то и больше. Матушка императрица гневаться изволит таким переполнением.

– Тогда не взыщите. – Василий Александрович развел руками. – Рад бы помочь, да нечем. Попробуйте в армейский полк устроиться. Если фортуна переменится, глядишь, и в гвардию переведетесь.

Я вспомнил о бумагах, которые принес офицер полковому комиссару:

– Господа, примите наши извинения. Не хочется докучать, но посмотрите, нет ли в принесенных документах наших имен – баронов фон Гофена и фон Брауна?

Касаткин порылся в бумагах, внимательно вчитался, потер указательным пальцем переносицу и сипло объявил:

– Господа, пришла моя очередь просить прощения. Поручик Нащокин доставил приказы о вашем зачислении в полк. – Полковой комиссар приосанился. – Поздравляю вас, гренадеры третьей роты Дитрих фон Гофен и Карл фон Браун. Надеюсь, вы не посрамите славы лейб-гвардии ея императорского величества.

«Спасибо тебе, Густав Бирон!» – подумал я. Подполковник не забыл о своем обещании, мало того что устроил нас в гвардию, так еще и позаботился, чтобы мы попали в одну роту.

– Рота ваша вместе с остальными частями полка еще не прибыла из лагерей, – сказал поручик Нащокин. – Думаю, спешить на воссоединение с ней еще рано. Впереди много дел: вам надо построить мундир, получить оружие и довольствие. Жить есть где?

– Нет, мы комнату в герберге снимали, но содержать ее более не на что, – вздохнул я.

– Тогда еще и на постой надо встать. Ну, это к полковому квартирмейстеру, господину майору Шипову. Он вам билет выдаст.

Нащокин вспомнил что-то и добавил:

– Виктор Иванович, выпиши гренадерам сумму для скудости. Видишь, поиздержались они, покуда назначения ждали.

Полковой комиссар кивнул:

– Не обижу, Василий Александрович. Непременно войду в положение, благо деньги в казне от отпускников пока имеются.

– А мне пора! Счастливо, братцы.

Нащокин умчался так же стремительно, как появился.

Касаткин дождался, когда хлопнет дверь, открыл окованный сундучок и стал выкладывать на стол горки из монет:

– Слушайте меня внимательно, гренадеры. Оклад вам полагается самый малый, для нижних чинов – племянничий. Будете получать двенадцать рублей в год потретно.

– То есть? – не понял я.

– Три раза в год, – пояснил Касаткин.

– Выходит по четыре рубля, – подсчитал я.

– Нет, – помотал головой Касаткин. – Вы будете строить гренадерский мундир, я выдам вам на руки денежный вычет из вашего жалованья, около пяти с половиной рублей. На эти деньги вы должны приобрести всю необходимую амуницию, потом узнаете какую. Они вычитаются из годового жалованья, которое составит в итоге меньше семи рублей.

Я присвистнул. Выходит, мы должны себя одевать за свой же счет. Для меня, привыкшего к выданным со склада бесплатным армейским гимнастеркам – х/б и п/ш, «афганкам», сапогам, ботинкам-берцам, головным уборам, шинелям и прочему, – это было в диковинку. Зарплата худеет на глазах.

– Есть еще и вычеты за медикамент: каждую треть по четыре копейки, – продолжил нагнетать обстановку Касаткин. – А ежели кто из полку убежит или дезертирует, с каждого солдату еще по копейке. Правда, это больше армейских частей касается. В гвардии беглых не бывает. Но я счел нужным предупредить на всякий случай.

Вот те раз – снова расходы. Если и дальше будет продолжаться в том же духе, то я, устроившись на военную службу, буду еще и должен. Как люди живут? У меня же под боком имений нет, помощи ждать неоткуда. И, как говорит Карл, под Митавой мать осталась. Вроде мой сыновний долг помогать ей.

Увидев перепад в нашем настроении, Касаткин сообщил:

– Все не так плохо, господа. Вычеты вычетами, но государство заботится о вас. Будете получать дачу на мясо и соль, почти десять копеек в месяц. В магазине получите муку для хлеба или, если хотите, можете заменить ее денежным довольствием.

Хлебопеки из нас – откровенно скажу – неважные, так что мы решили взять компенсацию деньгами.

В конце разговора Касаткин расщедрился и выдал, кроме мундирного вычета, по два рубля подъемных. Это и были та самая сумма для скудости, о которой говорил Нащокин. Кстати, Василий Александрович помог нам еще одним. В дверь постучались. Полковой комиссар разрешил войти, и мы увидели высоченного, даже выше меня, гвардейца. В нем было, наверное, метра два росту.

– Гренадер третьей роты Степан Чижиков, – отрапортовал солдат. – Их высокоблагородие капитан Нащокин велели на первое время быть приставленным к обучению двух новобранцев, покуда рота из лагерей не вернется.

Касаткин обрадовался его появлению и отпустил нас вместе с Чижиковым, обещавшим проследить, чтобы все было как положено.

Мы вышли в коридор.

– Будем знакомы. – Гренадер протянул широкую как лопата руку. – Я – Чижиков Степан, буду вашим дядькой.

– Кем? – не понял я.

– Дядькой, – добродушно пояснил солдат. – Впрочем, откуда вам, немцам, знать. Так зовется старослужащий, который за молодыми присматривает.

Понятно, что-то вроде нашего «дедушки», только имеющего вполне официальный статус.